"Барбара Виктор. Новости любви " - читать интересную книгу автора

- Клара, - прошептала я, - ты слышишь?
- Слышу, ну и что? - равнодушно ответила она, засовывая остаток
бутерброда в рот и подталкивая его внутрь указательным пальцем.
Вряд ли Клара испытывала такую же боль, как я. А если испытывала, то,
вероятно, реагировала на это по-своему. Ни одна из нас не могла успокоить и
ободрить другую, потому что не было никого, кто бы нас этому научил.
Родительница выскочила из двери кухни, когда я была готова приняться за
бутерброд с тунцом. Следом за ней родитель.
- Шикса ты тупая! - завопил он.
- Я люблю тебя, мама, - вырывается у меня непроизвольно.
Ослепнув от горьких слез, мать стремительно бежит по направлению к
теннисному корту, даже не оглянувшись на меня.
Отец усаживается рядом с нами, и я поражаюсь способности Клары тут же
втянуть его в разговор о собственных планах на вторую половину лета.
Что же, так у Саммерсов заведено - каждый за себя.
- Можно я буду ходить на теннис в клуб?
- Можно, - смущенно отвечает отец.
Однако тут вмешиваюсь я. В свои девять лет я не слишком разбираюсь в
хитросплетениях отношений между полами.
- Почему вы с мамой ссоритесь?
- Мы не ссоримся, - отвечает он. - У взрослых иногда случаются
размолвки, но они не ссорятся.
- А что такое шикса? - настаиваю я.
- Шикса, - без колебаний объясняет он, - это просто глупый человек.
Однако даже в девять лет трудно удовольствоваться подобным объяснением.
Впрочем, годы спустя я поняла, что ошибалась. В том-то и дело, что у
взрослых действительно очень часто случаются недоразумения, а шикса - для
мужчин, вроде моего родителя - действительно означает глупая женщина.

Когда Эрик в тот вечер не вернулся в отель к ужину, я почувствовала
детский сосущий страх где-то внутри живота. Да, я помнила этот страх еще с
тех пор, когда в конце дня, прислушиваясь, ждала, что в замке входной двери
начнет поворачиваться ключ и отец снова войдет в мою жизнь. Я никогда не
знала, что случится на этот раз и когда начнется ссора. Я размышляла о том,
сколько мне пришлось вытерпеть от него - от моего родителя. Когда ему было
это выгодно, он становился евреем. Когда же он вращался в кругу знакомых
моей матери, в кругу титулованных русских аристократов, изгнанных с Родины,
то вдруг превращался в нееврея. Он был евреем, когда тщеславно
благотворительствовал своими ссудами Нью-Йорк, где влиятельные коллеги
резервировали ему местечко за богатыми столами. Он был неевреем, когда
наведывался к своим клиентам, нефтяным магнатам в Техасе, которые дружески
шлепали его по заду, отпуская антисемитские шуточки.
Все это, без сомнения, имело самое прямое отношение к тому, как
складывалось мое детство, которое прошло в богатом жилом доме, стоявшем
особняком на Пятой авеню. Я росла в окружении бесчисленных лифтеров и
вахтеров, чьи лица я научилась не замечать на улице, когда эти люди,
переодетые в цивильное платье, выпадали из служебного контекста. Я
рассматривала их исключительно в качестве прислуги для богатых - для таких
семей, как наша, - и смущалась, когда кто-то из них вдруг приветствовал
меня, встретив на Медисон авеню. Между тем в отличие от других