"Секст Аврелий Виктор. О Цезарях " - читать интересную книгу автора

"Epitome" не принадлежат к христианам и очень далеки от церковных
христианских кругов. В самом деле, ни в "De Caesaribus", ни в "Epitome" нет
даже упоминаний о христианах. О религиозной политике Константина в изложении
Аврелия Виктора имеется только одна фраза очень неопределенного содержания,
именно: "Condendae urbi formandisque religionibus ingentem animum avocavit"
(XLI, 12). Ее приходится понимать в том смысле, что основанию нового города
(т. е. объявлению Византии новой столицей, Константинополем) и упорядочению
религиозного вопроса он отдался с большим одушевлением. Но, по нашему
мнению, нет оснований предполагать, что термин "religiones formandae"
обозначает утверждение христианской веры, которой при Константине было
предоставлено право на легальное существование. С другой стороны, в
предыдущей главе о том же Константине Аврелием Виктором сказано, что им по
восстановлению городов, разрушенных в борьбе с узурпатором власти
Александром, в Африке "была учреждена должность жреца культа рода Флавиев"
(XL, 28). Что же касается третьего историка, имя которого нам приходится
неоднократно называть, именно Евтропия, то термин christiani употреблен в
его "Краткой истории" лишь один раз, когда он говорит, что Юлиан преследовал
христиан, не доводя, однако, борьбы до кровопролития.
Приведенные данные позволяют нам сказать, что все три упоминаемых
историка оставались язычниками и в этом отношении были в некотором
идеологическом содружестве. Это объясняет нам обильные заимствования
позднейшего из них у более ранних (т. е. составителя "Epitome" у Аврелия
Виктора и Евтропия). То же обстоятельство проливает некоторый свет на
исключительный почет, который Юлиан оказал Аврелию Виктору. Наконец, еще
одним выводом из сказанного явится признание морального критерия, с которым
Аврелий Виктор подходит к оценке личности римских правителей Империи, не
христианским, а вытекающим из положений античной философии, которую в этот
тяжелый момент названные выше историки стремились особенно возвысить и
укрепить. Преимущественно - это мораль стоиков, во многих отношениях близкая
к христианской. Вместе с тем Аврелий Виктор полон уважения к традиции
древней римской доблести, что проявляется во многих местах его сочинения.
Так, в главе о Гае Калигуле он с возмущением говорит о том, как этот
император надевал на себя диадему и требовал от приближенных, чтобы они
называли его господином (III, 12). Историк потом не раз возвращается к этому
мотиву в главах о Домициане и Диоклетиане. Его волнует и много раз
упоминается им вопрос о засорении римской армии варварами,- особенно когда
повествование его доходит до времени правления Константина (XL) мысль,
по-видимому, настолько ему близка, что он ее приводит уже в главе III о
правлении Гая Калигулы, при котором порицаемое им явление еще не было ярко
выражено. Но это - традиционное отношение римлянина к миру варваров. {220}
Аврелий Виктор любит предаваться размышлениям о судьбе людей, о
доблести, о значении усилий и борьбы. Он заканчивает ту же третью главу о
Калигуле мрачным признанием бессилия человеческих устремлений перед судьбой
(III, 19).
В другом месте, в главе XXIV, посвященной Александру Северу, наш
историк помещает пространное рассуждение о судьбе Римского государства. Он
представляет себе его историю так, что от Ромула и до времени Септимия
Севера оно непрерывно возрастало в своей силе, вследствие же действий,
задуманных Бассианом (Каракаллой), остановилось как бы в высшем своем
положении, а то, что оно после этого сразу же не распалось, было заслугой