"Энрике Вилла-Матас. Такая вот странная жизнь " - читать интересную книгу автора

повторял, что окружающая красота буквально слепит его. Мадрид привел деда в
полный восторг, прежде всего благодаря переменам, которые случились там с
момента последнего его визита, то есть ровно за полвека. Но в Мадриде в нем
вновь проснулась неодолимая тяга к витринам, где выставляются очки и прочие
оптические приборы, и это сильно встревожило бабушку, так что она поспешила
с отъездом в Эскориал в надежде на то, что там внимание мужа будет отвлечено
многими другими вещами. Так оно и случилось.
Но случилось и кое-что еще - кое-что весьма странное. Деда по
непонятной причине буквально заворожила крохотная, похожая на склеп каморка,
откуда король Фелипе II через маленькое, размером с человеческий глаз,
отверстие в стене, отделявшей каморку от королевской молельни, следил за
ходом мессы и тешил свое надменное тщеславие таким вот, для него одного
устроенным, спектаклем; иначе говоря, в одиночестве этой самой каморки он
шпионил за таинством евхаристии. И вот мой дед решил не отставать от короля
и соорудить у себя в летнем доме - в том самом доме в Премиа, где сегодня я
пишу эти строки, - нечто подобное, иначе говоря, он решил, что станет так
же, из тайной каморки, шпионить за обрядом причащения, точнее, за поведением
облатки, или гостии.
Идея, разумеется, была экстравагантной, тем не менее бабушка подумала,
что лучше смириться с любой причудой деда, лишь бы она отвлекла его и
помешала взяться за старое, лишь бы он снова не начал самозабвенно шпионить
за городскими оптиками. Поэтому была отменена поездка в Севилью, и они
спешно возвратились в Барселону, откуда немедленно двинулись в Премиа. Деду
не терпелось осуществить свой план. Бабушка помогала ему чем могла. Она
полагала, что лучше это, чем какие-нибудь другие и куда более опасные затеи.
Но не случайно ведь говорят: порой от лекарства бывает больше вреда, чем от
болезни. Деду соорудили каморку, которая невольно получилась мрачнее склепа,
и проделали в стене отверстие размером с человеческий глаз. Теперь дед,
отгородившись от суетного шума, производимого родственниками, мог сколько
душе угодно шпионить за тем, как ведет себя Господь Бог в смежной молельне.
Близкие надеялись, что он перестанет докучать им, увлекшись новой выдумкой,
которая была хоть и экстравагантной, но совершенно безобидной и безвредной.

Но опять случилось нечто непредвиденное: вскоре после открытия летнего
сезона дед обнаружил, что, когда воскресенье выпадает на нечетное число,
вокруг облатки вроде бы появляется сиреневое сияние, которое каким-то
образом - самым непредсказуемым и, можно даже сказать, радикально
анархистским - воздействует на алтарь: оттуда ритмичными волнами начинает
исходить световое излучение, потом излучение постепенно тает - совсем как
отблески мрачных сумерек на серебряной подставке кубка.
Больше вреда от лекарства, чем от болезни. Потому что самое худшее
заключалось не в том, что в воскресенье по нечетным числам он все это своими
глазами наблюдал, а в том, что по понедельникам, вторникам, средам и в
остальные дни недели после мессы, когда он наблюдал отчаянный анархизм
сиреневого ореола, дед с особым пылом и в мельчайших деталях описывал
увиденное.
К концу лета наша семья совсем изнемогла, все думали только об одном -
как бы дотянуть до последнего нечетного воскресенья в сезоне и избавиться от
этого кошмара, вернувшись в Барселону. Но последнее нечетное воскресенье
лета стало последним днем жизни моего деда, прежде шпионившего за оптиками,