"Энрике Вилла-Матас. Такая вот странная жизнь " - читать интересную книгу автора

заметил, что официант с особым вниманием, даже назойливо поглядывает в мою
сторону; мне, разумеется, и в голову не пришло бы заподозрить в нем автора
посланий в серых конвертах, потому что я его очень хорошо знал - он едва
умел читать и писать, к тому же ему хватало собственной трагедии, которой,
кстати сказать, тоже нашлось место в моем реалистическом триптихе. Официант
этот был несчастнейшим из смертных: жена его работала гардеробщицей в
ближайшей дискотеке и изменяла ему самым подлым образом со швейцаром из того
же заведения. Все это официант как-то раз поведал мне, обливаясь горькими
слезами. И поразительнее всего было то, что он ее прощал.
- Я ведь христианин, - сказал он сквозь рыдания. - И протяну ей руку,
как только негодяй ее бросит.
"Трагедия святого официанта". Так я назвал главу, посвященную слезам
этого жалкого рогоносца.
- Тебе что, очень интересно? - спросил я официанта, заметив брошенный в
мою сторону косой взгляд - он исподтишка наблюдал за тем, как я извлекаю
письмо из серого конверта.
Он извинился и куда-то исчез. Я нацепил очки на свой огромный нос и
прочел: "Я женился только ради того, чтобы она от меня не улизнула, и теперь
она целыми днями сидит дома. И деньги, которые я зарабатываю, гробя на это
свою жизнь, она забирает в качестве компенсации - покупает на них детские
вещички, всякие там посудомоечные машины, электрические грелки и сушилки. Я
так больше не могу. Я должен от нее избавиться".
В самом начале, читая эти письма, я не мог сдержать снисходительной
ухмылки. Но нельзя было не признать, что в последнем письме мой аноним сумел
превзойти себя. Кроме того, он написал то, что вполне мог бы написать и я
сам, рассказывая о Кармине и своем угрюмом сыне.
Заметив, что официант-рогоносец опять, правда издали, шпионит за мной,
я резко махнул ему рукой, подзывая к себе, и, когда он подошел к моему
столику, я, не скрывая раздражения, попросил его принести томатный сок и
закуску из кальмаров. Но стоило ему приблизиться к стойке бара, чтобы
передать заказ, как я крикнул:
- В последнее время мне приходят письма, которые мог бы написать я сам.

В парикмахерскую я вошел с весьма приятным чувством.
Когда прекратился дождь, я покинул бар, купил газеты и вошел в
парикмахерскую так, как входил всегда, - испытывая удовольствие при мысли,
что в хорошо знакомые места можно заходить легко и без всякого внутреннего
напряжения. В тот период я почему-то излишне чувствительно и даже болезненно
относился ко всему новому - порой оно рождало во мне острую тревогу.
Спокойно мне было только в тех местах, которые я не раз посещал. А
парикмахерская уже почти что превратилась для меня в такое вот привычное
место. Четыре дня подряд я ходил туда бриться, чтобы исподволь выведать
подробности трагической, как мне казалось, жизни парикмахера, который
потерял жену и сына в автомобильной катастрофе.
Но парикмахер держался очень замкнуто, и вызвать его на откровенность
было трудно. Я начал сюда ходить четыре дня назад, но мне не удалось
продвинуться ни на шаг, иначе говоря, я не узнал об этом человеке почти
ничего нового. При том что я расставлял ему всякого рода искусные ловушки и
всячески пытался разговорить, чтобы он в ответ дал выход своему горю и
рассказал, как пережил страшную трагедию, унесшую жизни его жены и сына, или