"Энрике Вилла-Матас. Такая вот странная жизнь " - читать интересную книгу автора

одним словом, целиком выдуманные. А все прочие, то есть реальные, в лучшем
случае достойны того, чтобы однажды я их сфотографировал и в таком виде
сделал второстепенными героями повествования.
Короче говоря, обрабатывая раны, я успел написать в уме первые строки
романа, где абсолютно все будет придумано. Да, в тот день - вот так
запросто - я взял и поменял свой литературный метод. Вошел в парикмахерскую
с тайным умыслом, провел там около получаса и вышел, не сумев извлечь из
посещения никакой пользы. И хотя боль еще не утихла, я чувствовал себя
восхитительно чистым и выбритым, а главное, свалившим с плеч тяжкий груз,
ведь реальность всегда была для меня очень тяжкой, почти неподъемной
ношей... Итак, я молча порадовался, что спихнул с плеч этот груз и что
больше мне не придется корпеть над подробными описаниями прыщиков на заднице
обитателей нашего района. Да, я порадовался этому молча, говоря себе, что,
раз жизнь показала, какова она есть, я начинаю мстить.
Внезапно я вспомнил Рамона Руиса, вечно печального друга моего брата
Максимо, и тотчас решил включить его историю в нынешнюю лекцию. Рамон часто
захаживал к нам в гости. Это был странный мальчик, он мечтал стать
музыкантом. По его словам, он умел великолепно играть на гитаре -
исключительно благодаря силе воображения. Мы с Максимо глядели на его руки,
и нам казалось, что это вполне может быть правдой, о чем мы ему и говорили,
и наша доверчивость явно радовала его: он заливался почти что счастливым
смехом, хотя смех всегда был недолгим и заканчивался приступом уныния,
которое, пожалуй, идеально соответствовало и чертам его лица, и его повадке
замкнутого и всегда настороженного подростка. Он был слабого сложения, можно
сказать, хилый. И слегка сомнамбулического вида. А ему нравилось подначивать
нас и толкать на поступки, которые могли обрушить на наши головы гнев
родителей, застукай они нас на месте преступления, - например, мы втроем
курили, высунувшись зимой в открытое окно. Он говорил, что любит опасность,
но в его устах - при его хилости и даже некоторой женственности - это
звучало не очень правдоподобно. Однажды он выразился куда определеннее:
- Я люблю опасность так же, как ее любит мой отец.
Услышав это в первый раз, мы не придали его словам никакого значения,
попросту пропустили их мимо ушей. Хотя фраза прозвучала более чем странно:
ведь отца-то у Руиса не было, и он жил с матерью, хозяйкой магазина,
расположенного неподалеку.
Поначалу Рамон считался другом одного только Максимо - в школе они
сидели за одной партой, - но он так часто бывал у нас дома, что стал вести
себя по-приятельски и со мной, несмотря на то, что я был на три года
младше - а в таком возрасте подобная разница кажется пропастью. Мало-помалу
он пробудил во мне огромный интерес - и он сам, и те истории, которые он нам
рассказывал, когда мы у открытого окна курили сигареты "Румбо". Выдуманные
истории.
Чуть позже он во второй раз повторил, что любит опасность так же, как
любит ее отец, и мы с Максимо молча уставились на него, изобразив на лице
нечто, означающее: твоя фраза звучит более чем странно, куда правильнее было
бы сказать: "Я люблю опасность так же, как любил ее мой отец". Отец его умер
четыре года тому назад.
Он тотчас понял смысл нашего и на самом деле очень красноречивого
молчания и, швырнув непотушенную сигарету в окно, принялся рассказывать о
том, что именно случилось однажды ночью четыре года назад. Итак, в ту ночь