"Джоан Виндж. Псион" - читать интересную книгу автора

на которые я не смог ответить. И последнее, о чем они спросили меня, - хочу ли
я выбраться отсюда.
Но ненормальными были они: я никогда не умел читать чужие мысли. Это
означало, что меня могут не отобрать для участия в эксперименте. Я немного
приободрился, думая о женщине с мертвым выражением глаз и о том, как она живет,
зная, насколько все ее ненавидят, ее, которая знает... Но какая меня ждет
участь, если я не подойду для эксперимента? Эта мысль вновь повергла меня в
уныние.
- Следующий.
Дверь открылась, но читающая мысли не вернулась; появилась рыжеволосая
женщина и кивнула мне, как будто тоже была ясновидящей. Я поднялся, сунув
шарфик в карман. Ноги были как ватные, но кое-как я дошел до двери. Мужчина,
который выходил из комнаты в первый раз, сидел за столом-терминалом. Дневной
свет падал на стол из большого, во всю стену, окна.
Письменный стол, стулья и другие столы были сделаны из настоящего дерева.
Хотелось все это потрогать. Вновь я ощутил нехватку пакетика камфоры. Стену за
спиной сидящего человека украшала настоящая объемная живопись, а не
какой-нибудь дешевый стереодиапозитив. Я повидал на своем веку довольно
краденого добра, чтобы сразу оценить качество. Я уставился на массивную
виноградную лозу, вырезанную по краю его стола, и глубоко вздохнул перед тем,
как перевести глаза на него. Мужчине было около тридцати пяти, может быть,
немного больше. Выражение его лица было страдальческим, как будто он давно уже
болел, но что-то неуловимое придавало ему загадочность; русые волосы коротко
острижены, в них уже проскальзывала седина, но он не пытался скрывать этого.
Желтая летняя рубашка без воротничка хорошего качества была привезена очень
издалека - таких у него, наверное, целый ворох. На левой руке мужчины
красовались два плоских кольца - на среднем и безымянном пальцах: вдовец? Он
смотрел строго. Я попробовал улыбнуться ему своей лучшей улыбкой. Не
подействовало.
Он перевел светло-карие глаза - карие с оттенком зеленого - с моего лица
на одежду, затем вновь на лицо. Я понял, что это, должно быть, тот, о котором
службисты в Старом городе говорили "доктор Зибелинг", тот, к кому меня
направили. Нога болела. Я хотел присесть, но его взгляд, критически
оценивающий, остановил меня.
- Пожалуй, слишком молод. Это был не единственный мой недостаток, о
котором он подумал. Он вертел в руках стеклянный шар с каким-то расплывчатым
изображением внутри. Затем он оттолкнул его с отсутствующим видом, как будто
шар помог ему успокоить нервы.
Я покачал головой. Мои руки напряглись. Все думали, что я моложе, чем на
самом деле, мягче, глупее, что мною легко помыкать. Как будто я уже был рожден
жертвой и все чувствовали это. На мне красовалось достаточно шрамов, чтобы
доказать, что они ошибались. Он произнес:
- Заключенный девять два нуля пять семь. - Я кивнул, хотя это еще ничего
не значило. На столе у него лежали бумаги, похожие на доклад Объединенной
Службы Безопасности, он изучал их некоторое время, после чего вновь поднял
глаза. - Здесь написано, что ты замечен в мелких кражах, а теперь тебе
вменяется оскорбление действием трех вербовщиков Контрактного Труда. Далее, ты
напал на одного из них с ножом...
- Так написано? Вот червяк! Да мне не нужен был нож. - Он посмотрел на
меня ледяным взглядом. - У меня была бутылка.