"Анатолий Корнелиевич Виноградов. Повесть о братьях Тургеневых " - читать интересную книгу автора

потягивался, думая о том, что хозяйка гостиницы, выведенная Гольдони, очень
похожа на дворовую девушку Марфушу, - должно быть, такая же веселая, так же
заливисто хохочущая и показывающая ослепительно белые зубы. Каждый раз,
когда проходил мимо Марфуши, Александр испытывал непонятное смущение.
Сергей, оглядывая комнату, натопленную, светлую и веселую, глядя на снег,
чувствовал понятную только ребятам радость от этого уюта, теплоты, яркого
света красных облаков, освещенных ранним солнцем, и бесконечных степей,
покрытых снегом и уходящих куда-то далеко, к востоку, за Урал, в сердце
непонятной и таинственной Азии. Оттуда шел Ермак, оттуда в древности по
зимам неслись на лихих конях дети Чингисхана. Теперь покорные, красивые
татарчата едва помнят о своих предках-победителях. Вокруг Тургеневки мир и
прекрасная зимняя тишина, совершенно такая же, как в душе Сережи Тургенева.
Николай быстро одевался без посторонней помощи. Тоблер, не обращая внимания
на детей, лежа в постели, читал какую-то толстую книгу. Ворота заскрипели.
Раздался громкий лай дворовых собак, им ответило тявканье борзых.
- Какой сегодня день? - спросил Николай Тургенев.
- Пятнадцатое ноября, - произнес Тоблер, не меняя позы. - Сегодня
двойной урок математики и истории.
Заскрипели ворота еще раз.
- Вкатила кибитка, - закричал Николай Тургенев.
Тут все братья подбежали к огромному тройному окну мезонина и стали
смотреть, как кибитка на широких полозьях с подрезами заворачивала за угол и
в облаках пара лошади остановились у крыльца.
- Военная форма, - произнес Андрей.
Усатый фельдъегерь, шашкой стряхивая снег с валенок и держа в руках с
величайшей осторожностью кожаную сумку, входил на крыльцо. Через секунду
громкие крики ликованья понеслись по дому. Император Павел Петрович требовал
возвращения Ивана Тургенева в Москву.
Иван Петрович плакал, как большой ребенок. Он сидел на тяжелом
вольтеровском кресле, спрятав голову в подушки. Высочайшая грамота лежала
перед ним на столе. Коленка в подштанниках выставилась неуклюже из-под
шлафора, и старые плечи Ивана Петровича вздрагивали. Катерина Семеновна
осанисто и серьезно, ни на минуту не теряя своего достоинства и спокойствия,
распоряжалась угостить фельдъегеря водкой и соленой рыбой.
Быстро молва пронеслась по Киндяковке. Тургеневские и киндяковские
мужики и бабы толпились во дворе. В таких случаях вторжение челяди в барские
комнаты не считалось дерзостью. Добрые полторы-две сотни народу заполнили
двор, крыльцо и прихожую. Катерина Семеновна, поднеся "бодрительную" кружку
с мальвазией супругу, вышла в прихожую и, высокомерно подняв голову,
произнесла:
- Ну, холопы, государь требует барина в столицу. Пафнутьича слушайтесь,
оброк платите исправно, и чтоб жалоб не было!
- Слушаем, матушка барыня, слушаем, Катерина Семеновна! - раздались
голоса.
Сборы были короткие. Выехали на зимних дормезах, пересаженных на
полозья. Ехать решили на долгих, так как самые лучшие лошади почтовых
станций были переброшены на Питерский тракт. На следующий день двинулись в
дальний путь. Четверо мальчиков, немец Тоблер и Федор Пучков, дворовый
человек, сели в переднюю дормезу, выпивши чаю, помолившись на дорогу и
присевши со всей семьей и челядью в большой зале Тургеневки, подальше от