"Анатолий Корнелиевич Виноградов. Повесть о братьях Тургеневых " - читать интересную книгу автора

торжествующе посмотрела в сторону, где стояли Иван Петрович и Андрей,
хмурясь и пошептывая. Но вдруг произошла перемена счастья, и перстень, и
сорванный банк, и двадцать пять тысяч рублей в какие-нибудь полчаса ушли от
Катерины Семеновны.
Когда гости разошлись, дети собрались у Ивана Петровича в кабинете.
- Не расстраивайтесь, друзья, - говорил Иван Петрович. - Отнюдь не
осуждайте и гоните от себя хулительные мысли. Пуще всего не поддавайтесь
унынию. Дело это мы поправим. Ну, Сашенька, еще раз поздравляю тебя и за
латинские твои стишки благодарю. Торжественным стилем латыни ты овладел. Ты,
Сашенька, помни, кто был основателем нашего университета - холмогорский
паренек из государственных крестьян Михайло Ломоносов. Когда будет тебе
трудно в жизни, припомни, как этот человек, претерпевая побои, с трудом
завоевывал себе книгу, как он ночью с обозом пешком ушел из Архангельска,
как едва не погиб дорогой, идя до Москвы, как здесь сносил унижения ради
науки и все-таки выбился в люди, да еще какие люди! Всем вам, дорогие
друзья, всем моим четверым товарищам, коим я являюсь отцом, даю завет: пуще
всего хранить в сердце человеколюбие, а в уме и воле стремление к труду и
познанию.
После этого небольшого вступления началась очередная беседа с детьми на
всевозможные темы. Трудно было понять, читает ли это лекцию профессор
университета, или это дружеская беседа пяти ровесников, - до такой степени
живы и увлекательны, умны и веселы были эти собеседования.
Ночной сторож прошел по Моховой с колотушками, завернул на Никитскую и
дальше, стуча, пошел по Шереметьевскому переулку. Расхаживая большими
шагами, Андрей слушал отца. Александр сидел у камина с затаенным и жадным
вниманием, он старался не проронить ни одного слова из того, что говорили
отец и братья, сообщавшие о прочитанных книгах. Все четверо читали много и
беспорядочно. Расстались за полночь. Александр долго не мог заснуть. У него
была уже своя комната, горы книг лежали на письменном столе. Стихотворные
опыты и прозаические наброски, первые попытки вести дневник, - все было
перемешано в этой литературной кухне. Яркий лунный свет заливал улицу.
Снежинки попадали в полосу фонарного света, слегка кружились и медленно
падали на немощеную улицу, изрытую ухабами. Сторож в черной поярковой шляпе
и широком балахоне, сидя у ворот противоположного дома, спал, склонив голову
к себе на колени. Длинная алебарда, высовываясь через плечо, уперлась в
водосточную трубу. Была полная тишина. Александр записал: "Сижу один в моей
комнате. Глаза мои смыкаются. Вижу из окошка бледно мерцающий свет фонарей.
Все вокруг меня спит, все тихо. Один сверчок прерывает глубокую тишину.
Помышляю о том, что происходит теперь в пространном мире: трудолюбивый
крестьянин, работавший целый день в поте лица своего, чтобы достать себе
кусок черствого хлеба, разделяет его со своей голодною семьею и помышляет,
как бы ему не умереть с голода в будущий день. Между тем как празднолюбивый
богач ест самые отборные кушанья, совсем ни о чем не думая".
Окончив эти размышления на тургеневские темы в карамзинском стиле,
Александр задул сальную свечу и лег спать.
Проснулся рано утром и думал, с трудом припоминая, о чем это бишь вчера
Николай Михайлович Карамзин и молодой поэт Вася Жуковский разговаривали с
Мерзляковым.
Ах да, о немецких замках на берегу Рейна. Говорили, что красивая река,
на которой немало развалин немецкого средневековья. Старший брат Андрей