"Анатолий Корнелиевич Виноградов. Повесть о братьях Тургеневых " - читать интересную книгу автора

народоправство стучится в окна. Вдумайтесь в происходящее, перед вами многие
возможности.
В два часа дня в Грузинах Саша Тургенев сел в почтовую карету, положив
тяжелый баул на крышу. Покрепче в дорожную шинель! "Ох, как хороша
дорога!" - думал Александр Тургенев, садясь в почтовую кибитку.
Марфуша пекла блины. Едкий дым застилал глаза. Фекла била ее смертным
боем, а она, все чаще и чаще убегая за печку, дергаясь плечами, говорила:
"Сашенька, Сашенька!" - и плакала навзрыд никому непонятными, глупыми,
бабьими слезами.

Глава восьмая

Дворовый человек Василий, ухарски завитой, в шитой рубашке, ворот
которой торчал из-за полушубка, на лихой тройке приехав на почтовую станцию,
остановил Александра Ивановича за какие-нибудь двадцать минут до отъезда:
- Дорогой барин, государыня Катерина Семеновна вас требуют.
Оплакавши Россию, приготовившись к отъезду, Саша Тургенев должен был,
повинуясь родительской воле, вернуться домой. На подорожной сделали отметку
об отсрочке.
Дома полное смятение. Катерина Семеновна, раздувая ноздри, рвет и
мечет. Иван Петрович, как никогда хладнокровный и спокойный, говорит:
- Хорошо, матушка, в Петербург поедем, такова высочайшая воля, но все
равно ты меня не переймешь - ехать Сашке надо будет; он и Двигубский уже
зачислены, а там еще, смотришь, Кайсаров Андрей, Галич, Куницкий, да и
другая молодежь ехать должна это тебе, матушка, не Синбирск, чтоб
девятнадцатилетнего мальчишку с дороги ворочать. Я тут глава, я - начальник
семьи.
Дети с ужасом смотрели, как дрожал письменный стол, а через минуту
большой фарфоровый чайник разбился о паркет. Катерина Семеновна мрачнее тучи
вышла из комнаты.
На следующее утро все выехали, но не в Германию, а в Петербург. И лишь
оттуда, через три дня, несмотря на капризы и протесты Катерины Семеновны,
Александр Тургенев и Яншин сели за Нарвской заставой в петербургском
Отделении почтовых карет и брик, ровно через десять дней после случая в
Москве, и шестерка с диким криком форейтора из калмыков помчала кибитку по
Ковенской дороге. Саша Тургенев, впервые тайком от матушки и батюшки, был
вдребезги пьян. Яншин уговаривал его прислониться к кожаной подушке и
заснуть. Саша пел песни про широкую Волгу, про Степана Разина, говорил
несвязные слова о том, до чего хороша вольная жизнь и что если б матушка не
была похожа на черта, то все было бы замечательно. Яншин его успокаивал и
говорил:
- Когда тебя, милый друг Сашка, сильно начнет тошнить, ты мне скажи, а
сейчас спи, дурак!
Саша думал: "Если б не капризы и етурдерия матушки, был бы я сейчас
человек человеком, а то выходит, что я перед Яншиным свинья свиньей". Саша
не помнил, говорил ли он вслух эти слова, или ему так думалось, но только
Яншин трубил ему в ухо:
- Всегда, Сашка, перед отъездом так бывает, ты только не злись и не
неволься. В Германии еще не то будет! Ты куда едешь? В Геттинген?
- В Геттинген, - отвечал Саша, запинаясь.