"Моисей Винокур. Голаны" - читать интересную книгу автора

Дохлый, значит, дзот. Так и есть - только бетонные стоящие дыбом плиты да
клочья обгорелой амуниции. В черном том брюхе уже некому заниматься
политикой. Мотопехота наша прошла...
"Пистолетчики, - думаю, - еб вашу мать. Шушера. Все надеялись, что на
конгрессах да форумах утрясете, с леваками нашими лобызаясь, ан нет, не
прокандехало на этот раз, не проперло. Не о кусне придурков разговор пошел -
против Амалека вышло войско Израиля. А уж Рафуль вам матку наизнанку
вывернет, это, как пить дать".
За полдень перевалило, а мы только к друзскому городу Хацбая подходим.
Что видит еврейский водитель на подходе к Хацбае? Табличку он видит -
военная полиция автограф свой оставила: "Вражеская территория! Из машин не
выходить! В торговые отношения не вступать!"
- Глупости, - говорит мой напарник Натан. - Не клади, Мойшеле, надпись
эту себе на сердце. Спекулировать мы, конечно, не будем, потому что нечем
нам спекулировать, но черешни я нагребу - я ее смерть как люблю, черешню...
Еще видят евреи, как растут вдоль дороги эвкалипты, и кроны их образуют
туннель метров в триста длиной, а посредине его ответвляется дорога вправо и
тут же - мост над ручьем. Если с моста вниз посмотреть, можно увидеть сарай
и вывеску на нем: "Казино".
- Заезжай! - кричит незнакомый мне офицер. - Заезжай на разгрузку!
- Мойшеле, загони ты, - просит напарник. - Я только черешни нарву.
Загоняю я телегу нашу на пустырь. Маневрирую, натянув в струнку тягач и
платформу. Лезу на гузник цепи крепежа отпустить. Водила в танке уже движок
запустил, пушку набок заворотил, а я еще "сандали" разгрузочные на отбросил.
- Что, - кричу танкистам, - бензонаим, "сандали" я за вас должен
отбросить?
Смеются танкисты. "Хороший у русского иврит, - говорят, -
литературный".
А тут и Натан прискакал, бледный и счастливый. На пустую уже платформу
черешню ссыпал из-за пазухи - налетай!
Комбат наш Янкель проталкивается в толпе, свою жменю цапнуть.
- Ну-ну, - грозит комбат, - ну-ну, Натан! Я этого не видел... Не видел
я мародерства твоего...
В сумерках разгрузилась колонна. Ушли танкисты на горный кряж Шуф.
Плывет по туннелю из эвкалиптов бесконечным потоком колесно-гусеничная рать.
Еще различаешь под касками лица солдат. Сколько их у народа нашего, лиц,
осененных Господом! Меня, корягу старую, в слезу шибает, что уж о папашках
ихних да маманях говорить!
Гудит, полыхает впереди, в горах Шуф, поножовщина. Повесили минометчики
в небе "фонарики" осветительные на парашютах, подмахивают мотопехоте. Где-то
там и корешок мой, Гринька Люксембург, шарашит на самоходке. Первоклассный
водила мой побратим, любимец дивизиона, рожа бородатая червонным золотом
отсвечивает. Шехиной!!!
"Береги себя, тварь, - молюсь. - Не нарывайся! У подбородка правую руку
держи... "
Созывает комбат шоферюг на боевое распределение.
- Дорога забита, - объясняет, - а обводной нет. Поздно ночью пойдем в
обратную, когда схлынет. Не спать, - говорит. - Костров не разводить.
Пожуйте из боевых пайков, и чтоб я звука не слышал. Обоймы пристегнуть - и
ша.