"Моисей Винокур. Голаны" - читать интересную книгу автора

Я увела его недалеко. В лесопосадку. Так, чтоб если окликнут, он мог
услышать.
Иланка! Девочка моя! Как я его целовала. Как любила всем телом и
сердцем тело того человека в казенной одежде, выданной впопыхах не по росту!
... Потом мы лежали в иссушенной солнцем колючей траве, он на спине,
положив голову на сумку с моей дребеденью, а я прижалась щекой к его животу
и смотрела, как вздрагивают ребра под тонкой кожей, и седые волосы на груди
были так близко у глаз моих, что касались ресниц, и я уже не видела его,
только чувствовала всхлипы и плакала сама.
Он не отнял руки, когда острым пером "паркера" я трижды обвела жирные
цифры своего телефона. Как у спасенных из концлагерей. Он не отнял руки.
- Когда вернешься, позвони, - просила я резервиста. - Только скажи: "Я
- Ветка пальмы". И все. Только это скажи, обещаешь?
Имени его я так и не узнала. Да и он моего. Номер телефона и пароль:
"Ветка пальмы".
Он не позвонил... Да будет память о нем благословенна!!!

- Амэн, - говорю.
- Амэн, - шепчет Илануш. - Мой Рони хороший и добрый. А то бы каждую
волосинку на тебе зацеловала. - И как из ледяной, до ожога, воды вынырнула.
- Правда, хорошая у меня мама?
И я закрыл пасть. Вернее, она у меня сама захлопнулась. Смотрю на нее
фарами с дальним светом и думаю: "Кому, ебаный мой рот, ширинку горбом
показывал? Кого фаловал в спарринг-партнеры?"
Онемел я до самой таханушки тель-авивской... встреча-то с Иланкой
неспроста! Боком вылезет мне встреча эта. Забрюхатела душа моя тем
резервистом, и ни выкидыш, ни кесарево не помогут. Так и буду шкрябать с
ним, пока не сдохну...
И все-таки Илануш подарила мне кусочек себя.
- Не вставай, Мойшик! - сказала. - Я хочу уйти, притрагиваясь к тебе.
Она поднялась, повернулась ко мне лицом, перешагнула канистру, и наши
колени встретились.
Обеими ладонями сжала мои щеки, так что губы расползлись в рыбьем
зевке, и чмокнула вовнутрь. И отлепившись, сказала: "Мир тебе!" - сказала
Илануш тихо. Потом: "Тьфу, какой ты соленый... - и еще раз. - Мир тебе!" А я
сидел, как целка, и не видел ее лица, и уже молотил в висках языческий кадиш
по ненужной жизни, и вот ушла чужая женщина моей масти, правнучка венского
раввина, коснулась своими губами моих, украла всю мою наглость, бросила на
произвол ржаво-селедочной судьбы - скотоложествовать с киевлянками и
заливать кишки спиртом.
Я вывалил последним из стоящего автобуса под злобное понукание водилы,
груженный канистрой и военным скарбом, упал в старческие добрые руки
хабадников-проповедников с душами нараспашку, и старухи-побирушки с глазами
офицеров контрразведки, почуяв сладкого фраера, поползли к моим коленям за
наживой.
Одуванчик полевой спеленал мне руку ремешком филактерия, и я
занавесился чужим талесом от гнилых старух и голого мяса порножурналов.
И оттолкнув бедлам автостанции, вошел к Нему в полный рост, не пошаркав
ботинки о тряпку половую, и "оттянул" Его списком поименным:
- Этих Ты не тронешь, понял?!