"Георгий Вирен. Путь единорога" - читать интересную книгу автора

он хотел одиночества, но выходило так, что совсем без людей нельзя. После
смерти тети Груни и ухода Милы Матвей остался с Каратом, и доходило до
того, что тянуло повыть с ним на пару. Тогда он шел к Ренату, отрывал его
от работы, и тот - близоруко и покорно - соглашался идти обедать, или
дрова колоть, или в лес.
А впервые Ренат сам пришел к Матвею с наивно-наглой просьбой: не
может ли он дровами помочь, а то холодно. Матвей подивился на здорового
мужика, который не удосужился дровами запастись, а теперь клянчит на
дармовщинку. Но что-то удержало его от резкого отказа: наверное, нелепый
вид Рената - ватник, золотые очки и лаковые мокасины, заляпанные глиной.
Когда с вязанкой дров пришли на Ренатову дачу, Матвей огляделся и разом
все понял про жизнь хозяина: веранда с безногим столом и битыми стеклами,
пустая комната, заваленная пыльными газетами и журналами, еще одна такая
же - поменьше и погрязней, с продавленным диваном, тощий кот с
фосфорическими голодными глазами, в закутке-кухне - газовая плита, во
много слоев заляпанная подгоревшим варевом, и наконец - большая жилая
комната с облупившейся печкой и сотнями книг на полках и в стопках,
рабочим столом с аккуратно разложенными листами бумаги, карандашами,
ручками и элегантной, сверкающей хромом пишущей машинкой.
- Такой дом протопить тебе, знаешь, сколько дров надо? - грубовато
сказал Матвей.
- Я как-то... привык... к холоду. Работается лучше... и вообще, -
извинился Ренат.
- Ты что, писатель?
- Не-ет, - засмеялся он, - я литературовед.
Матвей не мог серьезно относиться к такой работе, она казалась ему не
мужским делом, а баловством дамским. Раньше, в летные голы, он бы
посмеялся в открытую. Тогда он вовсе не считал нужным присматриваться к
людям, делил их на мужчин и всех остальных: женщин, детей, стариков. У
"остальных" были точно определенные функции: у одних - спать с мужчинами,
рожать детей и вести хозяйство, у других - расти и учиться, у третьих -
доживать и помогать молодым. А мужчины, в свою очередь, делились на "шляп"
и мужиков, то есть на тех, кто тусуется помаленьку при жизни, ловчит и
бездельничает, и тех, кто эту самую жизнь на себе тянет. Картина была без
полутонов, четкой. И особенно четкой от того, что, как в рамку, помещалась
в решенные Матвеем сроки. Но рамка рассыпалась, и он стал приглядываться к
людям: ведь оказалось, что среди них еще долго, наверное, жить, и стоит,
пожалуй, разобраться получше. По прежней мерке Ренат был стопроцентной
"шляпой" и даже не просто "шляпой", а "шляпой с перышком", то есть
находился на последней ступени мужского падения, донельзя приблизившись к
бабам. Теперь же Матвей не спешил с оценкой. И мало-помалу, отвечая на
вопросы, которые сам себе задавал, он ощутил, как растет его симпатия к
"шляпе" и меркнет ирония. "Трудяга или бездельник?" - спрашивал Матвей. Ну
хорошо; пусть работа его непонятная и бестолковая, но ведь трудяга! И не
просто, а фанат. Готов не есть, не пить, а целыми сутками вкалывать. Если
бы все так ишачили, давно уже коммунизм был. Ловчила? Смешно сказать -
достаточно взглянуть на его логово. Балбес? Ну уж нет - в своем деле дока,
ас. А вот похитрей вопрос, наивный на вид, из драчливого детства: пойдешь
с ним в разведку? И ответ вполне взрослый: насчет разведки не знаю, а вот
то, что этому парню верить можно - факт. Такие не продаются и не