"Януш Леон Вишневский. Постель" - читать интересную книгу автора

Не знаю ничего...
Ich кеnnе nichts, das schon ist wie du...
Ich kenne nichts...
Устами сделать тебя своею,
Запечатлеться в тебе...

Когда уже не осталось никаких неисполненных "можно" для моих губ, он
расстегнул пояс моих брюк, сбросил их на пол вместе с трусиками и посадил
меня на подоконник, встав передо мною на колени. Можно прикасаться к губам,
ласкать их, облизывать, нежно прикусывать, раздвигать языком, можно их сжать
своими губами, чтобы тут же раскрыть, распахнуть и проникнуть языком
вовнутрь. И не прерываться ни на мгновение. Можно. И можно при этом сойти с
ума. Задохнуться от нехватки воздуха. Расстаться с мыслями, с воспоминаниями
и начать только чувствовать. Избавиться от остатков стыда и раскрыться еще
больше. Настежь. Как раковина с жемчужиной. Розовой жемчужиной. Не какой-то
там обычной белой. Розовой влажной жемчужиной, выступающей от избытка
пульсирующей в ней крови. Почувствовать там прикосновение языка и снова
начать дышать. Жадно, чтобы закричать. Обезуметь. Еще больше...
Устами делать своей... Сам так сказал.
Под утро, в полумраке и тишине, утомленная после целой ночи, прижавшись
грудью к его спине, я вслушивалась в его ровное дыхание, яростно борясь со
сном, который мог забрать у меня несколько часов сознания его присутствия.
Когда рассветная серость начала просачиваться в комнату через щели в жалюзи,
я встала, тихонько отлепившись от него. Я разбудила его музыкой, заполнившей
шепотом спальню...

Ich кеnnе nichts, das schon ist wie du...
Ich kenne nichts...

Я вернулась в постель, когда он, не открывая глаз, стал повторять мое
имя и нетерпеливо искать меня рядом. Тогда я спросила его про вчерашний
вечер на кухне.
- Что-то может стать моим только тогда, когда я это "что-то" съем, -
сказал он с улыбкой, коснувшись рукой моего лица. - Познание с помощью губ,
через ощущение вкуса для меня более значимо, чем посредством зрения, слуха и
даже осязания. Я хотел бы губами тебя сделать своей, запечатлеться в тебе...
Он откинул волосы с моего лица и стал целовать.
Через два часа, когда он сидел в самолете, направлявшемся в Милан, я до
последнего бита заполнила компакт-диск копиями этой песни. Она уместилась на
нем девятнадцать раз. Девятнадцать раз по пять минут и сорок одной секунде
воспоминаний. Когда мне было плохо, когда я тосковала, когда часами не
спускала глаз с телефона, который не звонил, когда в интернете проверяла по
всем аэропортам мира, приземлился ли его самолет, когда вечерами просиживала
на подоконнике в кухне, не в состоянии заставить себя, даже избавившись от
парализующей грусти, пройти эти несколько шагов до кровати в спальне, тогда
этот диск мне очень помогал. Иногда, когда я не могла слушать его там, где
хотелось, мне было достаточно вынуть его из сумочки и кончиками пальцев
нежно прикоснуться к его блестящей поверхности.
Даже это мне помогало. Помогало. До вчерашнего дня...