"Олег Вите "Творческое наследие Б.Ф.Поршнева и его современное значение" [V]" - читать интересную книгу автора

психики и почти ничего из физиологических процессов у человека" 65.
Последнее (управляющая функция речи по отношению к физиологическим
процессам) не только на целом ряде случаев проанализировано современной
наукой, но и включено в некоторые специальные "практики": так, например,
все известные "чудеса", демонстрируемые "йогами", обнаруживают именно
способность, опираясь на механизмы второй сигнальной системы, сознательно
управлять даже генетически наиболее древними физиологическими функциями
организма, включая и те, которые находятся в ведении вегетативной нервной
системы, то есть являются общими для человека и растений.
На ту же тему Поршнев пишет в другом месте:
"Человеческие слова способны опрокинуть то, что выработала "первая
сигнальная система" - созданные высшей нервной деятельностью
условно-рефлекторные связи и даже врожденные, наследственные, безусловные
рефлексы. Она, как буря, может врываться в, казалось бы, надежные
физиологические функции организма. Она может их смести, превратить в
противоположные, разметать и перетасовать по-новому. [...] Нет такого
биологического инстинкта в человеке, нет такого первосигнального рефлекса,
который не мог бы быть преобразован, отменен, замещен обратным через
посредство второй сигнальной системы - речи" 66.
Анализ нейрофизиологических предпосылок становления речи у ближайших
предков человека позволил Поршневу утверждать, что "слово" возникло в
качестве инструмента принуждения одним другого, внешнего "приказа", от
выполнения которого невозможно было уклониться. Этому соответствуют и
данные лингвистики о наибольшей древности среди частей речи именно
глагола, а из существительных - имен собственных (возникших как знаки
запрещения трогать, прикасаться).
Следовательно, необходимо предположить, что одна особь "принуждала"
другую к выполнению чего-то противоречащего (противоположного) сигналам,
подсказанным ее сенсорной сферой: в противном случае, в возникновении
этого механизма не было бы никакого биологического смысла.
Даже столь беглый и поверхностный обзор показывает, насколько
поршневский подход к анализу зарождения "социальности" богаче и
перспективней, чем традиционные рассуждения о "совместной трудовой
деятельности". Как будто пчелы или бобры "трудятся" не "совместно".
Только с появлением речи, языка можно говорить о появлении человека (и
человеческого труда). Поршнев доказал, что в библейском "в начале было
слово" куда больше материализма (и марксизма), чем в ссылках на "труд",
"коллективную охоту" и т.п. Однако то "слово", которое, действительно,
было "в начале", являлось носителем принуждения, а не смысла, не
обозначения.
Проанализировав огромный массив исследований отечественных и зарубежных
специалистов, изучавших различные аспекты человеческой речи (второй
сигнальной системы, по Павлову), Поршнев констатирует, что общее развитие
науки вплотную подошло к решению вопроса о том, чем "труд" животного
отличается от человеческого труда:
"Ключевым явлением человеческого труда выступает подчинение воли
работающего как закону определенной сознательной цели. На языке
современной психологии это может быть экстероинструкцией (командой) или
аутоинструкцией (намерением, замыслом)" 67.
Труд в строгом человеческом смысле предполагает нечто большее, чем