"Евгений Витковский. Штабс-капитан Янов ("Новый журнал", No 229, 2002, Нью-Йорк)" - читать интересную книгу автора

новичок, молодой и противный, хотя с некоторым литературным именем. Впрочем,
видал Станислав Люцианович таких новичков: если б не имя хозяина, после
полуночи непременно появилось бы предложение перейти к настоящей игре, -
однако затевать шмендефер в этом доме было и неприлично, и... еще
неизвестно, кто ушел бы с шерстью, а кто стриженым. Проиграть много
Станислав Люцианович не мог просто физически, не того класса он был игрок, -
но что радости за таким столом? Так что ночь пропала, ни физического
успокоения не принесла, ни денег, на которые он отчасти рассчитывал.
Последние, добытые другом-пушкинистом в аванс под книгу переводных
стихотворений другого еврея, петербургского, шли к концу, и это никак
радовать не могло. Станислав Люцианович никогда не был хоть сколько-то
богат, но боялся нищеты. Порой боялся вообще всего на свете.
А теперь, когда вот уж полгода прошло с тех пор, как застрелился Ли,
настроение было совсем из рук вон. Он все хуже переносил одиночество, даже
совсем короткое, и даже сегодня в трактире предпочел не оставаться за
столиком наедине с собой. Одновременно в трактир вошел очень высокий -
одного роста со Станиславом Люциановичем - старик, и как-то получилось, что
за столик у окна с видом на Сухареву башню они сели одновременно.
Заказ завтрака упрощался для Станислава Люциановича двумя
обстоятельствами: скудостью наличности и скудостью того меню, какое вообще
соглашался принимать в себя его очень и очень нездоровый организм. Ел он
почти одно только мясо с макаронами всю свою сознательную жизнь, кроме разве
что двух очень голодных отрезков времени, выпавших в начале войны. Старик
заказал отчего-то то же самое, и очень посетовал на реплику полового, что
"какавы по военному положению-с...". Станислав Люцианович этот напиток тоже
очень любил, но во ведь и вправду "военное положение-с..."
К тому времени, когда белоснежный половой принес горячее и кофейнички,
они со стариком уже перекинулись фразой-другой из числа тех, что
предшествуют доброжелательному разговору хотя бы до окончания трапезы.
Старик похвалил "Викентьича" за чистоту, которой трактир и вправду отличался
от прочих на Сухаревке: видно, потому, что хозяин сменился в нем недавно, и
трактир быстро набирал популярность у москвичей. Похоже было, что не век
вековать этому кряжистому астраханскому мужику на задворках рынка. А к тому
же расстегаями он мог заткнуть за пояс кого угодно, пожалуй, что и
знаменитую "Прагу". Похвалил трактирщика и Станислав Люцианович, добавив
расхожее мнение, что "Викентьич" далеко пойдет. Тут старик поперхнулся.
- Не скажите, не скажите, милостивый государь, - произнес он, запив
кашель "Квасом", - жизнь так устроена, что многим из тех, кто собирается в
ней далеко идти, приходится на самом деле далеко ехать, а уж если и идти, то
даже слишком далеко и совсем не туда, куда хочется. Причем и такая участь
еще не худшая, хуже всего - идти и не добровольно, и не далеко. Тогда плохо
совсем. Но пока время не придет, то и час не настанет, извините за странную
пословицу, она у нас в роду.
Мрачноватая мысль старика как нельзя более соответствовала собственному
настроению Станислава Люциановича, но он все же полагал, что при любом
раскладе уж кто-то, а "Викентьич" из всех водоворотов верхом на расстегае
выплывет и, хоть падай на него австрияцкие "чемоданы" с зажигательной
смесью, будет только богатеть да богатеть. Именно у таких людей, правда,
когда они свежие-приезжие, от пяти тысяч, проигранных за ночь, голова не
болит. Сам-то Станислав Люцианович только однажды в клубе выиграл столько,