"Георгий Николаевич Владимов. Большая руда" - читать интересную книгу автора

добрых женщин.
- На работу? - спросил водитель "фургона". Женщина ему нравилась. Он с
удовольствием сел бы на место водителя такси и уступил бы ему свое место.
- Да еще не знаю, - сказала женщина. - Пока к мужу. Он у вас на "МАЗе"
работает.
- К мужу? - спросил водитель "фургона". - Тогда другое дело. Везет же
кому-то!
Он совсем не хотел ей польстить, он просто очень хотел работать на
самосвале. Но женщина кокетливо улыбнулась и тронула рукой мелко завитые
волосы.
- Праздничек сегодня у вас? - спросил водитель такси. - По радио-то
нынче объявляли.
- Ага, праздничек. - Он, не отрываясь, глядел на женщину. Она опять
улыбнулась ему.
- Шумят небось? - спросил водитель такси. - Гуляют?
Водитель "фургона" пожал плечами, холодно заметил:
- Кто и погуляет...
И отпустил педаль сцепления. Шла большая руда, и он торопился и не
хотел вдаваться в подробности.


11


Подробностей этой истории не было и в газете, которая как раз поспела к
митингу. На первой полосе был помещен большой снимок бригады. Они улыбались.
И Пронякин улыбался тоже. Но он улыбался другой улыбкой и был неловко
подверстан к плечу Мацуева, потому что клише пришлось изготовить со старой
фотографии Пронякина, которую Антон разыскал в его тумбочке. На этой
фотографии он был в новой шляпе, которую, конечно, отрезали, а вместо нее
подретушировали прическу, отчего он и вышел на снимке жгучим брюнетом. Этот
номер хранится у многих в Рудногорске, и очень юный брюнет в модном
галстуке, с папироской в углу рта, странно выделяется среди комбинезонов и
ватников.
И мало кто помнит его таким, каким он был в тот сентябрьский ветреный
день, когда он стоял на поверхности земли, над чашей карьера.

1961


ПОСЛЕСЛОВИЕ


Эта повесть написана 29-летним автором в лучшую пору "оттепели";
перечитывая ее сейчас совсем другими глазами, я не нахожу, что в ней
поправить, обогатить последующим опытом; запечатленная в ней иллюзия
времени, на мой взгляд, не менее ценна и поучительна, нежели мудрость
позднейшего отрезвления.
"Через двадцать лет никто за здорово живешь не станет ломать себе шею",
- так говорит один из персонажей, подводя итог жизни и смерти Пронякина. И,