"Сердцеед" - читать интересную книгу автора (Ховард Линда)

Глава 7

Когда Мишель проснулась, была уже середина утра. Она лежала одна, в огромной кровати, и пыталась привыкнуть к изменениям, произошедшим в ее жизни. Она в доме Джона, в его постели. Джон встал несколько часов назад, на рассвете. Уходя, он поцеловал ее в лоб и приказал наверстать упущенный сон. Мишель потянулась, ощущая свою наготу и боль в ноющих мышцах. Ей не хотелось вставать, не хотелось покидать уютный кокон из простыней и подушек, которые хранили запах Джона. От воспоминаний о прошедшей ночи по телу пробежала легкая дрожь, и Мишель беспокойно пошевелилась. Джон почти не спал, не давая уснуть и ей, пока, наконец, не поднялся и не ушел заниматься ежедневными делами.

Если бы только он взял ее с собой. Она чувствовала себя неловко с Иди, его экономкой. Что та подумала о ней? Они встретились лишь мимолетно, Джон проводил Мишель наверх просто с неприличной поспешностью, но она успела отметить высокий рост, чувство собственного достоинства и невозмутимость этой женщины. Экономка и слова бы поперек не сказала, даже если не одобряла всё происходящее, к тому же, насколько было известно Мишель, она и не имела никакого права этого делать.

Наконец, Мишель поднялась с постели и отправилась в душ, криво улыбаясь при мысли о том, что не нужно экономить горячую воду. Центральная система кондиционирования воздуха сохраняла в доме приятную прохладу, это было еще одним удобством, от которого она вынуждена была отказаться с целью снизить счета. Несмотря на душевное состояние, подумала Мишель, физически ей здесь будет комфортно. Она вдруг подумала, что раньше ей не доводилось бывать в доме Джона: она не представляла чего ожидать. Возможно, дома на соседних ранчо были не так уж роскошны, как ее дом, который отец полностью переделал и модернизировал. Но дом Джона был построен всего восемь лет назад, в испанском стиле. Прохладные кирпичи из окрашенного самана (сырцовый кирпич из глины и резаной соломы, прим.пер.) и высокие потолки сохраняли в доме приятную прохладу, а разноцветное множество комнатных растений освежали воздух. Сначала растительность удивила ее, но потом она решила, что это дело рук Иди. Из каждой комнаты открывался вид на внутренний дворик подковообразной формы, в котором находился бассейн, озеленённый до такой степени, что больше напоминал дикое озеро.

Мишель была удивлена такой роскошью. Джон был далеко не беден, но этот дом стоил уйму денег, которые можно было вложить в ранчо. Она ожидала чего-то более практичного, но в то же время, это был очень его дом. Здесь всё было пронизано его присутствием и устроено для его удобства.

Наконец Мишель приказала себе успокоиться, и спустилась вниз: если Иди настроена враждебно, то ей рано или поздно придется узнать об этом.

Поскольку планировка дома была простой, отыскать кухню оказалось нетрудно. Мишель просто следовала на запах кофе. Как только она вошла, Иди оглянулась, лицо экономки ничего не выражало и сердце Мишель как будто куда-то провалилось.

- Я сказала Джону, что давно уже пора привести домой женщину, - невозмутимо произнесла Иди, уперев руки в бока.

Мишель вздохнула с облегчением, она не вынесла бы презрения со стороны Иди. Сейчас она была более чувствительна к мнению окружающих, чем раньше, когда она была юной и высокомерной. Жизнь вытравила высокомерие и научила её не ждать роз.

Легкий румянец проступил на щеках Мишель:

- Джон не потрудился познакомить нас прошлым вечером. Меня зовут Мишель Кэбот.

- Иди Вэрд. Вы будете завтракать? Я также исполняю обязанности кухарки.

- Нет, спасибо, я подожду обеда. А Джон придет к обеду? – Мишель слегка смутилась, задавая этот вопрос.

- Если работает поблизости, то да. Хотите кофе?

- Я могу приготовить, - быстро сказала Мишель, - Где чашки?

Иди открыла шкафчик слева от раковины, взяла чашки и передала их Мишель.

- Будет приятно иметь здесь компанию в течении дня, - сказала она, - Эти проклятые пастухи не слишком годятся для разговоров.

Иди не соответствовала никаким ожиданиям Мишель. Ей должно быть около пятидесяти, но, несмотря на то, что её волосы все еще были темными, было в ней что-то такое, отчего она выглядела соответственно возрасту. У Иди был высокий рост, широкие плечи, гордая осанка – как у настоятельницы монастыря, и такой же вид невозмутимого достоинства. Но в ней также чувствовалась проницательность, ее глаза казались уставшими, как у человека, который в жизни повидал многое. Мягкий прием расслабил Мишель: Иди не осуждала её.

Но, несмотря на ослабление неловкости, Иди мягко, но настойчиво отказывалась от предложений Мишель помочь по хозяйству.

- Рафферти нам с тобой головы поотрывает, - сказала она, - Это мне платят за выполнение этой работы, а мы здесь стараемся не злить его.

Не зная чем заняться, Мишель бродила по дому, заглядывая в каждую комнату, и размышляла, как долго сможет продержаться, ничего не делая. Работать на ранчо одной было так тяжело, что иногда она просто валилась от усталости, но там всегда было чем себя занять. Мишель нравилось работать на ранчо. Это было нелегко, но устраивало её гораздо больше, чем роль украшения и любовницы. От безделья Мишель чувствовала себя неловко. Она надеялась, что они с Джоном будут всё делать вместе, делить заботы и неприятности… так, как это делают супруги.

При этой мысли она резко втянула воздух. Сейчас она была в его, все еще его спальне. Мишель стояла у открытого стенного шкафа и смотрела на его одежду, как будто это могло приблизить ее к нему. Она медленно подняла руку и прикоснулась пальцами к рукаву рубашки Джона. Её одежда тоже висела в шкафу, рядом с его, но Мишель чувствовала себя здесь чужой. Это был его дом, его спальня, его шкаф, а она была лишь вещью, которой наслаждаются ночью, а на рассвете забывают. Но Мишель вынуждена была признаться, что это лучше чем ничего: как бы ни пострадала её гордость, она будет оставаться здесь до тех пор, пока Джон будет желать её. Мишель была так одержима любовью к нему, что готова принять все, что он сможет ей дать. Но больше всего в жизни Мишель хотела, чтобы Джон любил ее так же сильно, как и желал. Она хотела выйти за него замуж, стать для Джона партнером и другом, а также возлюбленной, принадлежать этому дому, также как он.

Одна часть Мишель удивилась, что она опять может думать о браке, даже если это брак с Джоном. Роджер разрушил её надежды, её жизненный оптимизм, по крайней мере, так ей казалось еще совсем недавно. Но надежда уже расцветала снова, как хрупкий феникс, поднимающий голову из пепла. Впервые Мишель осознала, как велика её душевная сила. Её изменили ужас и позор, пережитые в браке, но не уничтожили. Она исцелилась, в первую очередь благодаря Джону. Мишель любила его так давно, что эта любовь стала неотъемлемой частью её жизни и была всегда рядом, поддерживая её, даже тогда, когда Мишель не догадывалась об этом.

Изнывая от любопытства, Мишель вышла из дома. Она решила просто прогуляться вокруг и на всё посмотреть, не мешая никому работать, и ни о чем не спрашивая. Ранчо Джона сильно отличалось от её собственного. Здесь царили чистота и порядок, все содержалось в хорошем состоянии: конюшни и заборы были свежевыкрашенны, техника работала. Здоровые и бодрые лошади резвились в загоне и паслись на пастбище. Навес для запасов выглядел лучше, чем её сарай. В былые времена и её ранчо было таким же, подумала Мишель и исполнилась решимостью добиться этого снова.

А кто заботится теперь о её стаде? Мишель не спросила Джона, но у неё и не было времени спросить. Он уложил её в постель так быстро, что она даже не успела ни о чем подумать. А потом ушел, пока Мишель еще спала.

К вечеру, когда Джон вернулся домой, она была так взвинчена, что ощущала, как напряжены её мышцы. Войдя с кухни, он быстро окинул взглядом комнату, и как только увидел Мишель, на его лице отразилось глубокое удовлетворение. Весь день Джон боролся с желанием вернуться домой, представляя ее здесь, наконец, под крышей его дома. Даже строя этот дом, восемь лет назад, Джон думал, понравится ли он Мишель, воображал как она будет смотреться в этих комнатах. Дом не был очень большим, как те особняки в Палм-Бич, но он был построен на заказ, для его удобства, был красивым и даже в некоторой мере роскошным.

Мишель выглядела такой свежей и прекрасной, как утренняя заря, а он был весь покрыт потом и пылью, его челюсть потемнела от отросшей за день щетины. Если он прикоснется к ней сейчас, то оставит грязные пятна на её молочно белом платье, но если в ближайшее время он этого не сделает, то просто сойдет с ума.

- Пойдем со мной наверх, - пробормотал Джон и направился к лестнице, стуча сапогами по плиточному полу.

Мишель медленно следовала за ним, задаваясь вопросом, не сожалел ли он уже о том, что привез её сюда. Джон не поцеловал её и даже не улыбнулся.

Он снимал рубашку, когда Мишель вошла в спальню, и небрежно бросил грязную, пропитанную потом одежду на ковер. Она слегка вздрогнула при виде его широкой, покрытой волосами груди и сильных мускулистых плеч. Пульс Мишель участился, когда она вспомнила свои ощущения, когда Джон, лежа на ней, медленно опускается, и её грудь прижимается к курчавой поросли на его груди.

- Что ты делала сегодня? – спросил Джон, входя в ванную.

- Ничего, - удручённо ответила Мишель, отгоняя чувственное забытье, охватившее её.

Из ванны доносился плеск воды, и когда Джон вышел из ванной, его лицо было чистым. Влажные пряди темных волос завивались на висках. Он посмотрел на неё с мрачным выражением на лице. Наклонившись, Джон стащил сапоги и принялся расстегивать пряжку ремня.

Сердце Мишель застучало в бешеном ритме. Он собирается затащить её в постель прямо сейчас, и она опять не сможет поговорить с ним, если не сделает это до того, как он до неё дотронется. Нервно соображая с чего бы начать, Мишель подняла грязные ботинки Джона, чтобы положить в шкаф.

- Подожди, - выпалила она. - Мне нужно поговорить с тобой.

Он не видел причин ждать.

- Тогда говори, - ответил он, расстегивая молнию на джинсах и стягивая их с бедер.

Мишель набрала в грудь побольше воздуха.

- Мне надоело ничего не делать весь день.

Джон выпрямился, его взгляд застыл, когда она замолчала. Черт, он должен был предвидеть это. Когда Вы приобретаете нечто дорогостоящее, то Вы должны платить за его содержание.

- Хорошо, - сказал он, выравнивая тон. – Я дам тебе ключи от Мерседеса и завтра же открою текущий счет в банке.

Мишель застыла, когда значение его слов обожгло её, и краска схлынула с лица. Нет. Она не позволит ему превратить себя в комнатное животное, забавную сексуальную игрушку, с красивой машиной и счетом на оплату сделанных покупок. Безудержная ярость затопила её, разрушая остатки самообладания. Мишель яростно запустила в него ботинками; застигнутый врасплох, Джон уклонился от первого, но второй угодил ему в грудь.

- Какого черта!

- Нет, - закричала она, её глаза пылали зеленым огнем на необычно побледневшем лице. Мишель стояла неподвижно, руки сжаты по бокам.

- Мне не нужны ни твои деньги, ни твоя чертова машина. Я хочу заботиться о своем скоте и о ранчо, а не сидеть здесь каждый день как какая-то красивая… сексуальная кукла, дожидаясь, когда ты придешь домой и поиграешь со мной.

Джон отбросил в сторону джинсы, оставшись в одних трусах. Его гнев тоже возрастал, но он держал себя в руках. Этот контроль ощущался в его низком, спокойном голосе.

- Я не думаю о тебе, как о сексуальной кукле. С чего ты взяла?

Мишель была бледна и дрожала.

- Ты позвал меня сюда и начал раздеваться.

Джон вскинул брови.

- Потому что я был грязным с головы до ног. Я не мог даже поцеловать тебя, не запачкав при этом, я не хотел испачкать твое платье.

Её губы задрожали.

- Это всего лишь платье, - сказала Мишель отворачиваясь. – Его можно постирать. И я сама лучше бы запачкалась, чем сидеть здесь без дела каждый день.

- Мы уже говорили об этом раньше, и это решено.

Он подошел к ней сзади и легонько сжал её плечи руками.

- Ты не можешь выполнять работу, ты только навредишь себе. Есть женщины способные работать, но ты недостаточно сильная. Посмотри на свое запястье, - сказал он, опустив свою руку вдоль её, и сжал запястье, поднимая. – Твои кости слишком хрупкие.

Мишель обнаружила, что прижимается к нему, её голова покоилась на впадине его плеча.

- Прекрати! Ты хочешь, чтобы я чувствовала себя совсем бесполезной! – в отчаянии воскликнула она. – В конце концов, ты мог бы брать меня с собой. Я могу выслеживать заблудившихся …

Джон повернул Мишель, и прижал к себе, заставляя умолкнуть.

- Господи, малышка, – пробормотал он. – Я всего лишь пытаюсь защитить тебя, а не заставляю чувствовать себя бесполезной. Я едва с ума не сошел, когда увидел, как ты пытаешься починить изгородь, представляя, что могло бы случиться, если бы колючая проволока хлестнула тебя сзади. Тебя может выбросить из седла, или может забодать стадо или …

- Всё это может случиться и с тобой.

- Но не так легко. Признай, наш спор бессмыслен. Я просто хочу уберечь тебя.

Они спорили по этому поводу столько раз, что Мишель уже сбилась со счета, но ничто не могло заставить Джона изменить мнение. Но она не может сдаться. Ей не вынести еще много таких дней как сегодня.

- А ты смог бы ничего не делать? Просто стоять и смотреть чем занимаются другие. Даже Иди не позволяет мне помогать ей.

- Лучше бы она этого не делала.

- Теперь ты понимаешь, о чем я? Мне что, просто сидеть целый день?

- Хорошо, твоя взяла, - сказал он низким голосом.

Джону казалось, что она будет рада снова вести праздный образ жизни, но вместо этого Мишель была изведена до предела. Он успокаивающе погладил ее по спине, и она постепенно расслабилась в его объятиях. Руки Мишель скользнули вверх, и она обняла его за шею. Он должен придумать, чем занять её, но сейчас ничего не приходило в голову. Было трудно думать, когда она находилась рядом, словно горячий шелк, упругая грудь упиралась в него и сладкий запах женщины проникал в его ноздри. Он весь день думал о ней, о том, что она притягивает его как магнит. Неважно, как часто он брал её, желание возвращалось с возрастающей силой.

Неохотно Джон отодвинул от себя Мишель на несколько дюймов.

- Ужин будет готов через десять минут, а мне еще нужно принять душ. От меня несет как от лошади.

Горячий, грубоватый запах пота, солнца, кожи и мужчины не раздражал Мишель. Она снова приблизилась к Джону, и, склонив голову к его груди, жадно провела язычком по его разгоряченной коже. Джон вздрогнул, все мысли о душе вылетели из головы. Запустив пальцы в блестящую светло-золотистую пелену её волос, он приподнял её лицо и впился в губы поцелуем, о котором мечтал много часов.

Мишель не могла долго противиться ему: всякий раз, как только он прикасался к ней, она отвечала, растворяясь в нем, открывая губы навстречу его рту, готовая отдать ему все, что он захочет взять. Любовь к Джону перешла все известные ей границы, открывая Мишель новые эмоциональные и физические грани. Лишь последние остатки контроля позволили Джону удержаться от того, чтобы бросить её на кровать прямо сейчас.

- Душ, - выдохнул он, поднимая голову. Голос его звучал напряженно. – Потом ужин. Черт, потом я должен заняться бумагами и это нельзя отложить.

Мишель казалось, что Джон ожидает, что она будет возражать и требовать его внимания, но она как никто другой понимала, что хозяйственные заботы откладывать нельзя. Мишель высвободилась из рук Джона и улыбнулась ему.

- Поторопись со своим душем, потому что я умираю с голоду.

Где-то в подсознании у неё возникла одна мысль, которую ей нужно было обдумать.

Во время ужина Мишель чувствовала себя на удивление спокойно; как будто находиться здесь с Джоном вполне естественно, словно всё встало на свои места. Утренняя неловкость с Иди ушла, возможно, из-за присутствия Джона. Мишель понравилось, что экономка ужинала вместе с ними, не соблюдая формальностей. Это дало ей возможность все обдумать, так как реплики Иди заполнили тишину за столом и сделали её менее заметной.

После ужина Джон быстро поцеловал Мишель и похлопал её пониже спины.

- Я постараюсь закончить как можно быстрее. Ты найдешь, чем заняться, пока я буду работать?

Мишель заполнила волна обиды.

- Я пойду с тобой.

Тяжело вздохнув, Джон посмотрел на неё сверху вниз.

- Детка, если ты будешь рядом, то я совсем не смогу работать.

- Ты самый большой в мире шовинист, Джон Рафферти. Ты идешь работать? Отлично, покажешь мне что делаешь, и потом я возьму на себя работу с документами.

Джон бросил на Мишель настороженный взгляд.

- Я не шовинист. «И мне совсем не нравится идея доверить тебе свои счета» - добавил он про себя. С таким же успехом Джон мог сказать это вслух, поскольку Мишель прочитала эту мысль по его лицу.

- Либо ты дашь мне какое-то занятие, либо я возвращаюсь домой прямо сейчас. – Решительно произнесла она, глядя на Джона, и уперев руки в бока.

- Но что тебе известно о ведении бухгалтерии?

- Так случилось, что я изучала менеджмент.

Мишель дала ему время, обдумать услышанное. Поскольку было очевидно, что он не собирается добровольно впускать её в свой кабинет, Мишель обошла Джона и спустилась вниз.

- Мишель, черт побери, - раздраженно выругался он, следуя за ней.

- Но что плохого в том, что я буду заниматься бумажной работой? – требовательно спросила она, усаживаясь за большим письменным столом.

- Я привез тебя сюда не для того, чтобы ты работала. Я хочу заботиться о тебе.

- Неужели я могу здесь пораниться? Или карандаш слишком тяжел для меня?

Джон сердито посмотрел на Мишель, ему нестерпимо хотелось выдернуть её из этого кресла. Но сверкающие глаза и упрямо вздернутый подбородок, предупреждали, что она готова к сражению. Если он будет давить на неё, Мишель действительно может вернуться в тот мрачный и пустой дом. Он мог бы удерживать Мишель здесь силой, но он не хотел так поступать. Джон хотел, чтобы она была ласковой и покладистой, а не царапалась, словно дикая кошка. Проклятие, по крайней мере, это безопаснее чем движущееся стадо. Ночью он сможет перепроверить книги.

- Ладно, - пробурчал Джон.

Мишель бросила на него дразнящий взгляд.

- Вы так любезны.

- Ты ведешь себя очень дерзко сегодня, - бросил он, присаживаясь, - Пожалуй, все-таки, мне следовало заняться с тобой любовью до ужина, чтобы хоть немного уменьшить твою неуемную активность.

- Как я уже сказала, ты самый большой в мире шовинист.

Мишель одарила его надменным взглядом, одним из тех, что раньше всегда заставляли его краснеть. Ей начинало нравиться дразнить его.

Лицо Джона потемнело, но он сдержал себя, дотягиваясь до кипы счетов, квитанций и заметок.

- Будь внимательна, и не наделай ошибок. – Пробурчал он. - Налоги и так не очень приятная штука, и без счетовода-любителя, путающего записи.

- Я занималась книгами после смерти отца. – Ответила Мишель.

- Судя по тому, что я вижу, дорогая, это не слишком хорошая рекомендация.

Лицо Мишель застыло, и она отвернулась, заставив его выдохнуть проклятие. Не говоря больше ни слова, она выхватила у него бумаги и принялась сортировать их, потом разложила по датам. Джон уселся назад в свое большое кресло. Он погрузился в раздумья, наблюдая, как она быстро и аккуратно внесла цифры в счетную книгу, затем дважды пересчитала колонки на калькуляторе, чтобы удостовериться в их правильности.

Закончив, Мишель толкнула счетную книгу через стол.

- Проверь, и увидишь, что я не сделала ни одной ошибки.

Джон проверил, полностью. Закончив, он закрыл счетную книгу и сказал:

- Все в порядке.

Глаза Мишель сузились.

- И это всё, что ты можешь сказать? Не удивительно, что ты никогда не был женат, если думаешь, что у женщины недостаточно ума, чтобы сложить дважды два.

- Я был женат. – Резко бросил он.

Эта новость ошеломила Мишель, потому что она никогда не слышала, чтобы кто-то упоминал о его женитьбе. Слово «брак» совершенно не ассоциировалось в ее голове с Джоном Рафферти. Затем, горячая ревность обожгла Мишель, при мысли о другой женщине, которая жила с ним, носила его имя, делила с ним постель, имела право прикасаться к нему.

- С кем… когда? – Запинаясь, выдавила из себя Мишель.

- Давным-давно. Мне едва исполнилось девятнадцать, в голове было больше гормонов, чем здравого смысла. Одному богу известно, почему она вышла за меня. Ей потребовались лишь четыре месяца, чтобы понять, что жизнь на ранчо не для неё, что ей нужны деньги, чтобы тратить, а не муж, который не работает по двадцать часов в сутки.

Джон говорил безжизненным голосом, в глазах было полно презрения. Мишель вдруг стало холодно.

- Почему никто никогда не упоминал об этом? – прошептала она. – Мы знакомы десять лет, но я не знала, что ты был женат.

Джон пожал плечами.

- Мы развелись за семь лет до того, как вы с отцом сюда переехали, и эта новость уже не была самой горячей в округе. В любом случае, наш брак длился недостаточно долго, для того чтобы люди успели узнать её. Я слишком много работал, и у меня не было времени бывать в обществе. Если она вышла за меня замуж, думая, что жена фермера будет купаться в роскоши, то быстро поняла свою ошибку.

- Где она сейчас?

Мишель горячо надеялась, что эта женщина уже не живет в этой округе.

- Я не знаю, и мне безразлично. Я слышал, что она вышла замуж за какого-то богатого старика, как только наш развод был оформлен. Это не имело для меня значения тогда, тем более не имеет сейчас.

Мишель никак не могла понять, как какая-то женщина могла променять Джона на другого мужчину, неважно насколько богатого. Она жила бы в хижине и ела гремучих змей, но ни за что не ушла бы от Джона. Но теперь она начинала понимать его презрительное отношение к завсегдатаям модных курортов, праздным богачам. Вот почему он сделал столько едких замечаний в её сторону в прошлом: что она позволяет другим содержать себя, вместо того, чтобы работать и заботиться о себе самой. Учитывая это, было еще более непонятным, почему сейчас Джон не позволял ей ничего делать, как будто бы хотел сделать Мишель полностью зависимой от него.

Джон смотрел на Мишель из-под полуопущенных век. Как бы ему хотелось знать, о чем она сейчас думает. Она была потрясена, узнав, что он был женат прежде. Это произошло так давно, что Джон никогда и не вспоминал об этом, и даже не упомянул, если бы её колкие слова о браке не напомнили ему. Это случилось в другой жизни, с девятнадцатилетним парнем, который надрывал кишки, пытаясь поставить на ноги небольшое захудалое ранчо, доставшееся ему по наследству. Иногда он даже не мог припомнить её имя, или как она выглядела. Он не узнал бы её сейчас, столкнись они лицом к лицу. Это было странно, ведь не смотря на то, что он не видел Мишель те годы, пока она была замужем, он никогда не забывал, как она выглядит, как двигается, как лучи солнца играют в её волосах. Он помнил каждую черточку её выразительного, изящно вылепленного лица, высокую линию скул, упрямый подбородок и большой, нежный рот. Сейчас Мишель выглядела такой холодной и недоступной, в этом безупречном белом платье, но когда он занимался с ней любовью, она превращалась в горячую штучку. Джон представил, как её ноги обхватывают его бедра, и страсть вспыхнула в его теле, заставляя его затвердеть. Джон беспокойно задвигался и откинулся назад в кресле.

Не желая больше любопытствовать, Мишель возвратилась к стопке бумаг на его столе. Она не хотела больше ничего знать о его жене и опасалась, как бы он не воспользовался возможностью, чтобы спросить о её неудавшемся браке. Будет более безопасно вернуться к делам, в любом случае, ей нужно обговорить с ним продажу её скота.

- Мне нужен твой совет, относительно кое-чего. Я собиралась откормить рогатый скот для продажи в этом году, но мне нужен оборотный капитал, поэтому я считаю, что мне следует продать его сейчас. С кем я должна встретиться и как организовать транспортировку?

В данный момент его меньше всего волновал какой-то скот. Мишель скрестила ноги, и её юбка немного задралась, приковав его взгляд. Джон хотел потянуть её еще вверх и смять вокруг талии, полностью обнажив ноги. Его джинсы натянулись под давлением восставшей плоти, и он с трудом выдавил ответ.

- Дай скоту набрать вес, так ты получишь за него намного больше денег. А тем временем я буду содержать ранчо.

Она повернула голову так резко, что её волосы закружились, но все слова вылетели у неё из головы, когда она встретилась с ним взглядом и прочитала выражение его глаз.

- Пойдем наверх, - пробормотал он.

Ощущать бьющую через край сексуальность Джона было почти пугающе, но Мишель не могла противостоять ему. Обнаружив, что стоит на ногах, Мишель задрожала, когда Джон, положив ей на плечи руку, мягко подтолкнул ее к двери. Поднимаясь наверх, в спальню, Мишель чувствовала себя беззащитной. Иногда его размеры ошеломлял её, и это был как раз один из таких случаев. Джон был таким высоким и мощным, а его плечи настолько широкими, что в постели, лежа на ней, он загораживал собой свет. Только его контроль и нежность были её защитой.

Джон запер за ними дверь спальни, и, остановившись позади Мишель, начал медленно расстегивать молнию на её платье. Он почувствовал, что она нервничает.

Не бойся, малышка. Или это от возбуждения?

- Да, - шепотом выдохнула Мишель, когда Джон, скользнув руками в открытое платье, обхватил её обнаженную грудь, слегка сжав пальцами. Мишель ощущала трепет сосков под его ладонями, и со слабым стоном прислонилась спиной к нему, пытаясь погрузиться в твердость и жар его тела. Было так приятно, когда он прикасался к ней.

- И то и другое? – пробормотал Джон. – Чего ты боишься?

Глаза Мишель были прикрыты, дыхание стало прерывистым, от прикосновений Джона её соски затвердели и превратились в раскаленные точки.

- Того, что ты заставляешь меня чувствовать. – Задыхаясь, выдавила Мишель, её голова металась у него на плече.

- Ты заставляешь меня чувствовать то же.

Голос Джона был низким и гортанным, из-за горячего напряжения, возрастающего в нем.

- Я так возбужден, что взорвусь, если не войду в тебя. Ты там такая нежная и тугая вокруг меня, что я взорвусь в любом случае.

Он занимался с нею любовью словами, превращая её трепет в дрожь. Ноги Мишель обмякли, не в силах держать её, и если бы не мускулистое тело Джона, сзади, она непременно бы упала. Мишель выдохнула его имя, единственное слово, вибрирующее от страстного желания.

Кожу возле уха Мишель обдало горячим дыханием, когда Джон уткнулся носом в мочку её уха.

- Ты такая сексуальная, малышка. Это платье свело меня с ума. Мне хотелось поднять твою юбку…вот так, - Руки Джона оставили её грудь и опустились на бедра, сжав в кулаки ткань юбки и поднимая её выше. Потом юбка оказалась обернутой вокруг её талии, а руки Джона были под ней, его пальцы распластались на голом животе Мишель.

- Я представлял, как засуну руки тебе в трусики…вот так. Потяну их вниз…вот так.

Мишель застонала, когда Джон стащил с нее трусики, охваченная чувством возбуждающей беспомощности и незащищенности. Так или иначе, будучи лишь наполовину раздетой, Мишель чувствовала себя даже более открытой и чувствительной. Длинные пальцы Джона проникли между её ног, гладя и исследуя, медленно распаляя, и доводя наслаждение Мишель до предела.

- Ты такая сладкая и нежная, - прошептал Джон. – Ты готова принять меня?

Мишель попыталась ответить, но смогла лишь хватать ртом воздух. Она пылала, дрожа всем телом, Джон все еще прижимал её к себе, его пальцы начали медленно погружаться в неё, несмотря на то, что он понимал, что она хочет его и готова принять. Он понимал это. Он был слишком опытен, чтобы не понимать, но продолжал эту сладкую пытку, наслаждаясь её мучением. Сейчас Мишель чувствовала себя такой сексуальной, как он говорил. Её чувственность распускалась, словно нежный цветок, под его руками и низким прерывистым голосом. Каждый раз, занимаясь любовью с Джоном, она все больше уверялась в своей способности доставлять и получать удовольствие. Джон был сильно, откровенно сексуален, так искушен, что Мишель хотелось стукнуть его, каждый раз, когда она вспоминала об этом, но она обнаружила, что может удовлетворить его. Иногда он дрожал от желания, когда прикасался к ней. Этот мужчина, чья неразбавленная мужественность давала ему власть над всякой женщиной, которую он хотел, дрожал от желания рядом с ней. Ей исполнилось двадцать восемь лет, и только сейчас, в руках Джона, она открыла свою силу, научилась получать удовольствие, стала настоящей женщиной. Наконец Мишель не выдержала и выскользнула из его рук, её глаза горели, когда она сбросила свое платье и потянулась к Джону, срывая с него одежду. Он низко рассмеялся, скорее от возбуждения, чем от веселья, и помог ей. Обнаженные и сплетенные в единое целое они упали на кровать. Джон вошел в неё одним медленным, мощным ударом. Впервые он позволил себе что-то большее, чем медленные осторожные толчки, но сейчас они оба полностью утратили контроль над собой.

***

На следующее утро Мишель вскочила с постели раньше Джона, её лицо пылало.

- Тебе незачем вставать, - заметил Джон охрипшим спросонья голосом, - Почему бы тебе не поспать подольше?

В действительности ему нравилось думать, что она дремлет в его постели, обнаженная и измотанная, после ночи занятий любовью.

Мишель убрала с глаз светлые, взъерошенные волосы, тотчас же прикрыв их, смущенная его наготой, так как он поднимался с постели.

- Сегодня я пойду с тобой, - ответила Мишель и прошмыгнула мимо него в ванную.

Джон присоединился к ней в душе, через несколько минут, его черные глаза сузились от её заявления. Мишель ожидала, что Джон не разрешит ей пойти вместе с ним, но вместо этого он тихо произнес:

- Я не против, если это сделает тебя счастливой.

Еще как сделает. Мишель пришла к выводу, что Джон этакий сверхзаботливый шовинист, и с радостью держал бы ее под стеклянным колпаком, поэтому о том, чтобы договориться с ним и речи быть не могло. Но она знала, что может делать, и будет это делать. Это было так просто.

***

В следующие три недели в душе Мишель начало зарождаться чувство глубокого счастья. Она полностью взяла на себя работу с бумагами, занимаясь ими три дня в неделю, это давало Джону больше свободного времени ночью, чем прежде. Он больше не проверял её работу, потому как убедился в ее качестве. В другие дни Мишель отправлялась вместе с Джоном, наслаждаясь его компанией, и он обнаружил, что ему нравится, когда она рядом. Временами Джон бывал такой горячий, грязный и раздраженный, ему хотелось ругаться на чем свет стоит, но когда находил глазами Мишель и видел как она улыбается ему, раздраженность куда-то испарялась. Какое значение имеет упрямый бычок, если она так на него смотрит? Казалось, что Мишель никогда не возражала против пыли и жары или запахов. Джон не ожидал этого, и поэтому иногда это его беспокоило. Как будто она скрывала часть себя, спрятавшись в своем замкнутом мире. Та Мишель, которую он знал прежде, смеялась, поддразнивала, была общительной, любила вечеринки и танцы. Теперь Мишель редко смеялась, хотя была так щедра на улыбки, что Джон не сразу это заметил. Одной из этих улыбок Мишель могла вскружить голову ему и всем его рабочим, но Джон помнил её искрящийся смех, и ему было интересно, куда он подевался.

Видеть Мишель рядом с собой было все еще так ново для Джона, что он не горел желанием делить её с окружающими. Они проводили ночи окутанные жаркой страстью, но желание не уменьшалось, а наоборот возрастало. Днем Джон постоянно находился в состоянии легкой эрекции, и достаточно было лишь одного взгляда брошенного на Мишель, для того чтобы он отвердел настолько, что приходилось искать способы замаскировать это.

Однажды утром Мишель оставалась в доме, работая в кабинете. Она была одна, поскольку Иди отправилась в бакалейную лавку за покупками. Этим утром телефон буквально разрывался от звонков, прерывая, её раз за разом.

Мишель была раздражена, когда он снова зазвонил, заставляя оторваться от работы и ответить.

- Дом Рафферти.

Никто не ответил, хотя Мишель слышала медленное, глубокое дыхание, как будто человек на другом конце провода намеренно его контролировал.

- Алло, - сказала Мишель, - Вы слышите меня?

Мишель услышала в трубке тихий щелчок, как будто звонивший медленно, с осторожностью, как прежде дышал, положил трубку. И все же это был не телефонный маньяк, его дыхание не было тяжелым до неприличия.

Он. Почему-то она не сомневалась, что это был мужчина. Мишель охватил внезапный озноб, хотя здравый смысл говорил ей, что это может быть проделка скучающих подростков, или ошиблись номером.

Ощущение угрозы заполнило тишину на линии. Впервые за три недели Мишель почувствовала опасность без видимых на то причин. Озноб никак не проходил, и Мишель внезапно ощутила необходимость выйти из дома, под жаркое солнце. Ей нужно увидеть Джона, просто смотреть на него и слышать его глубокий голос, когда он орет, ругаясь, или мягко напевает лошади или испуганному теленку. Мишель нуждалась в его тепле, чтобы развеять холодок опасности, источник которой она не могла определить.

Спустя два дня раздался другой звонок, и снова случайно трубку взяла Мишель.

- Алло, - сказала она, - Дом Рафферти.

Тишина.

Рука Мишель начала трястись. Она напрягла слух и услышала тихое, выравниваемое дыхание, затем щелчок, когда положили трубку и мгновение спустя, в трубке раздался длинный гудок. Мишель ощутила приступ тошноты и холода, не понимая почему. Что происходит? Кто так поступает с ней?