"Николай Внуков. Компанеевка и дальше (Рассказ)" - читать интересную книгу авторасовсем. И когда часа через четыре, уже в сумерках, на невысоком увале берега
перед ним темной стеной поднялись сосны, он был на последнем пределе. Сил только и осталось, чтобы проломиться через кустарники на крохотную поляну, поперек которой, как подарок судьбы, лежала сушина. Он сел на нее и сидел до тех пор, пока не почувствовал, что засыпает. Пересилив одурение, непослушными руками наломал веток, сложил костерок и нащупал за пазухой коробок со спичками. Спасибо высокому - постарался, раздобыл обрывок клеенки, в который Алексей и завернул главную свою драгоценность. Длинную ночь он в сонном полубреду просидел у костра, слушая тишину, вздрагивая от случайного треска сучьев в огне. Просушил валенки, портянки, штаны... Утром - опять спасибо ребятам - подкрепился горбушкой хлеба и половиной селедки, аккуратно засыпал костер снегом и снова пошел на запад. На следующую ночь вышел к станции, названия которой так и не узнал. Из кустов осмотрел дальний конец перрона, освещенный редкими огнями, и сердце ударило больно и радостно: на запасном пути, у самого леса стоял воинский эшелон. Впереди, у паровоза - два классных пассажирских вагона, а за ними платформы, крытые брезентом. Ошибиться он не мог: под брезентовыми покрышками были танки. В голове и хвосте состава маячили часовые. Долго наблюдал он за ними, прежде чем, наконец, решился. Выбрал момент, подобрался к одной из платформ и нырнул под брезент. Передохнув, осторожно повел рукой вокруг. Пальцы обожгло настывшим металлом гусеничных трак. И здесь он не смог сдержать слез - впервые за все время. Эшелон тронулся с места под утро и с редкими короткими остановками погнал на запад. Так и ехал он пять долгих суток, умирая от жажды и холода, опасаясь, сдаст в милицию. А там - дознание, суд, снова лагерь и... страшно было подумать, что будет потом... Шевченко слушал Очеретина с застывшим лицом. Когда тот кончил, долго молчал. Потом подошел к окну и отвернул край плащ-палатки. Снаружи уже совсем рассвело, побелело. Начинался новый день, кто знает, может быть, последний день в недалеком тылу на переформировке. - Ну вот что, - обернулся полковник к Очеретину. - Сейчас вас отвезут в санпропускник и переоденут. Запомните, что вы - из пополнения, отстали по дороге, и только сейчас нагнали часть. А пока выйдите на минуту в сени. Когда дверь захлопнулась, Шевченко подошел ко мне. - Где документы убитых в последнем бою? Я подал ему планшет, в котором у нас хранились бумаги для пересылки в штаб дивизии. Он выложил их на стол и начал перебирать солдатские книжки и офицерские удостоверения личности. Наконец, видимо, нашел то, что нужно. - Вот что, ординарец. Все, что сегодня произошло - это мое личное дело. Никого, кроме меня, оно не касается. Так что... никому никакого звона об этом. Ясно? Потом позвал в комнату Очеретина. Так стал Очеретин Алексей Алексеем Трифоновым, рядовым, башенным стрелком. Трифонов, круглый сирота, бывший воспитанник детского дома, пал в бою под Софиевкой за несколько дней до этого... |
|
|