"Николай Внуков. Компанеевка и дальше (Рассказ)" - читать интересную книгу автораворот.
- Я... не был в плену... И в окружении тоже... Это - лагерь. Меня взяли прямо в части... Шевченко некоторое время молчал, видимо, обдумывая ситуацию. Затем вдруг резко спросил того, кто называл себя Очеретиным: - Боевой вес Т-70. Ну, быстро! Тот с изумлением посмотрел на полковника. - Девять тонн восемьсот, гражданин полковник... - Оставьте это свое "гражданин"! Я для вас просто полковник. Как вооружен Т-70? - В башне - сорокапятимиллиметровка... На лобовой броне спаренный пулемет семь шестьдесят два... - Так. Боекомплект? - Девяносто снарядов... тысяча патронов к пулеметам... - Какой двигатель? - ГАЗ семьдесят - шесть тысяч. Агрегат из двух шестицилиндровых... карбюраторных... - Кто командовал вашей частью? - Командир моего батальона... полковник Исаев... Андрей Дмитриевич... Судорога дернула лицо Шевченко. И тут же он взял себя в руки. - Черт... - пробормотал он чуть слышно. И громко спросил: - Как же вас угораздило - с фронта в этот самый... ваш лагерь? Очеретин повернул голову в сторону начальника эшелона, потом посмотрел на меня. Он явно не хотел откровенничать при нас. И тут напряжение момента разбил начальник эшелона: Было видно, что ему не по себе. - Вы правы, майор. Я вас не собираюсь задерживать. А с этим... разберусь сам. Шевченко подошел к двери и распахнул ее. - Демьянов! Быстро к повару и принеси сюда ужин. Пусть наскребет побольше! Сейчас вас накормят, - сказал он Очеретину. - Да не торчите посреди комнаты. Сядьте вон там, - он показал на лавку рядом со мной. Очеретин осторожно присел на самый край, втянул голову в ворот куртки и сразу задремал. Правая рука его, разгибаясь, опустилась на колено, и я увидел на тыльной стороне кисти просвечивающую сквозь грязь татуировку: звездочку с серпом и молотом посредине. Шевченко и начальник эшелона шелестели бумагами за столом и тихо разговаривали, а я во все глаза смотрел на дремлющего Очеретина. Так вот, значит, как одевают в лагерях... Эти длинные телогрейки, валенки с автомобильным протектором, шапки из хлопчатобумажной дерюги... Неужели он... это... в самом деле был старшим лейтенантом и командовал танком? И за что его могли арестовать? Арест в моем сознании всегда связывался с чем-то постыдным. И человек, сидевший в тюрьме, казался мне уже неполноценным, наполовину вычеркнутым из жизни. Я вспомнил, как до войны арестовали Сергея Герасимовича, отца моего одноклассника Виктора Корнеева, как сразу резко изменилось отношение ребят и учителей к Витьке, а потом и сам Витька перестал ходить в школу. Сергея Герасимовича выпустили перед самым началом войны, и я несколько раз встречал его на улицах нашего города. Он здоровался со мной приветливо, как здоровался до ареста, но я здороваться |
|
|