"Николай Внуков. Компанеевка и дальше (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

ворот.
- Я... не был в плену... И в окружении тоже... Это - лагерь. Меня взяли
прямо в части...
Шевченко некоторое время молчал, видимо, обдумывая ситуацию. Затем
вдруг резко спросил того, кто называл себя Очеретиным:
- Боевой вес Т-70. Ну, быстро!
Тот с изумлением посмотрел на полковника.
- Девять тонн восемьсот, гражданин полковник...
- Оставьте это свое "гражданин"! Я для вас просто полковник. Как
вооружен Т-70?
- В башне - сорокапятимиллиметровка... На лобовой броне спаренный
пулемет семь шестьдесят два...
- Так. Боекомплект?
- Девяносто снарядов... тысяча патронов к пулеметам...
- Какой двигатель?
- ГАЗ семьдесят - шесть тысяч. Агрегат из двух шестицилиндровых...
карбюраторных...
- Кто командовал вашей частью?
- Командир моего батальона... полковник Исаев... Андрей Дмитриевич...
Судорога дернула лицо Шевченко. И тут же он взял себя в руки.
- Черт... - пробормотал он чуть слышно. И громко спросил: - Как же вас
угораздило - с фронта в этот самый... ваш лагерь?
Очеретин повернул голову в сторону начальника эшелона, потом посмотрел
на меня. Он явно не хотел откровенничать при нас.
И тут напряжение момента разбил начальник эшелона:
- Может быть, сначала покончим с актами?
Было видно, что ему не по себе.
- Вы правы, майор. Я вас не собираюсь задерживать. А с этим...
разберусь сам.
Шевченко подошел к двери и распахнул ее.
- Демьянов! Быстро к повару и принеси сюда ужин. Пусть наскребет
побольше! Сейчас вас накормят, - сказал он Очеретину. - Да не торчите
посреди комнаты. Сядьте вон там, - он показал на лавку рядом со мной.
Очеретин осторожно присел на самый край, втянул голову в ворот куртки и
сразу задремал. Правая рука его, разгибаясь, опустилась на колено, и я
увидел на тыльной стороне кисти просвечивающую сквозь грязь татуировку:
звездочку с серпом и молотом посредине.
Шевченко и начальник эшелона шелестели бумагами за столом и тихо
разговаривали, а я во все глаза смотрел на дремлющего Очеретина.
Так вот, значит, как одевают в лагерях... Эти длинные телогрейки,
валенки с автомобильным протектором, шапки из хлопчатобумажной дерюги...
Неужели он... это... в самом деле был старшим лейтенантом и командовал
танком? И за что его могли арестовать? Арест в моем сознании всегда
связывался с чем-то постыдным. И человек, сидевший в тюрьме, казался мне уже
неполноценным, наполовину вычеркнутым из жизни. Я вспомнил, как до войны
арестовали Сергея Герасимовича, отца моего одноклассника Виктора Корнеева,
как сразу резко изменилось отношение ребят и учителей к Витьке, а потом и
сам Витька перестал ходить в школу. Сергея Герасимовича выпустили перед
самым началом войны, и я несколько раз встречал его на улицах нашего города.
Он здоровался со мной приветливо, как здоровался до ареста, но я здороваться