"Галина Войнич. Гарсон " - читать интересную книгу автора

тур, снабдив свое предложение любительскими - четыре на шесть - фотокар-
точками для заочного ознакомления, как будто он не бухгалтер, а агент
брачной конторы. Особенно он рекомендовал одного из кандидатов - узкоп-
лечего, с почти стопроцентным отсутствием волосяного покрова головы, но
- видимо из чувства протеста - отпустившего окладистую, неаккуратно
подстриженную бороду, которую он не соединил с усами, как делают, чтобы
вокруг рта образовался лохматый ореол, а оставил без поддержки, как чис-
тый символ бороды.
Мой Гарсон презрительно хмыкнул, разглядывая эту бороду на фотогра-
фии. Обычно я не руководствуюсь мнением Гарсона: когда дело касается
важных вопросов, следует полагаться только на здравый смысл. Но на этот
раз я согласился с ним. Во-первых, вряд ли отыщется желающий, даже если
он считает себя психоаналитиком, заниматься классификацией чужой жизни
без личной выгоды, уж наверное он найдет возможность использовать в сво-
их целях что-нибудь из того, что простодушный пациент разложит перед
ним, разрываясь между естественной конфузливостью разоблачаемого и плохо
скрываемым тщеславием - втайне каждый считает, что ему есть, чем уди-
вить. Я остаюсь при том мнении, что человек, не желающий рисковать тем,
что имеет, не должен доверять себя чужим рукам: кто же мо- жет гаранти-
ровать их добросовестность? "Все свое ношу с собой" - вот одна из фор-
мул, которыми я руководствуюсь в жизни. Держать себя исключительно в
своих руках, пока они не опустятся. Не может быть, чтобы чувство само-
сохранения, заложенное в человеке природой, требовалось ему только для
сохранения телесной оболочки.
Итак, я отказал бухгалтеру в психоанализе, решив про себя еще раз по-
говорить с экономкой. Должно же, наконец, возникнуть в ней чувство бла-
годарности за то, что я доверяю ей все свое содержимое - все, чем я вла-
дею (или то, что владеет мной).
Я предложил Гарсону со своей стороны повлиять на экономку, на что тот
по своему обыкновению двусмысленно ухмыльнулся. Я не знаю, что стоит за
двузначностью его ухмылок, я не знаю, чем он тешит себя в долгие зимние
вечера, когда ничто не отвлекает нас от взаимного наблюдения. Когда-то я
пробовал проникнуть в его мысли и если не понять, то хотя бы ознако-
миться (скучающий экскурсант, удовлетворяя свое любопытство, бегло зна-
комится с экспонатами крае- ведческого музея), но вместо великодушно
выставленных предо мной витрин я обнаружил абсолютно гладкую, почти зер-
кальную поверхность, в которой, как и следовало ожидать, я увидел себя.
Мой Гарсон отразил мое внимание, перекинув его на меня. Мне не нужно
объяснять, что так он защитил себя от нежелательного для него посторон-
него вторжения, я только подивился тому, как умело он это проделал.
Гарсон, наверное, красив. Хроническая брезгливость, непременно испор-
тившая бы любые, даже самые правильные черты, ему придает лишь некоторое
своеобразие. Самое замечательное у Гарсона - кадык, костистый и подвиж-
ный. Мне всегда трудно уловить скользящее его движение, когда Гарсон за-
вязывает мне будничный галстук или субботнюю бабочку. При этом в голову
мне почему-то лезут скользкие мысли о том, что во время бритья Гарсону
приходится быть очень осторожным: уж очень податлив его кадык на прикос-
новение острой бритвы. Впрочем, это пустое, пустое: Гарсон бреется каж-
дый день и кадык его всегда выглядит гладким и нежным. Иногда я не вы-
держиваю и слегка прикасаюсь к кадыку пальцами, чтобы убедиться в вер-