"Владимир Николаевич Войнович. Претендент на престол ("Солдат Иван Чонкин" #2) " - читать интересную книгу автора

- Ну ладно, - согласился Запятаев, - трудно, но доскажу. Так вот, -
продолжал он, стараясь держаться так, чтобы Чонкин мог его видеть, - в один
прекрасный день прибыл в нашу контору с инспекцией первый секретарь обкома
товарищ Худобченко. Дядя на вид простоватый, ходил в вышитой украинской
рубахе, говорил на том же языке, что и я, может быть, без моей
виртуозности, но все-таки в этом смысле кое-чего тоже стоил. Был тоже
бдительным, искал у нас шпионов, вредителей и диверсантов, нашел только
двоих, я до него хорошо поработал. Товарищ Худобченко остался мной очень
доволен, собрал совещание, хвалил меня, ставил другим в пример, и дело, как
обычно, закончилось большой пьянкой за казенный, разумеется, счет.
Народу набилось порядочно. Пили, пели "Йихав козак на вийноньку"
(любимая песня Худобченко) и плясали гопака. Публика, доложу вам, собралась
отборная. Все говорили на том же языке, что и я, все занимались тем же, чем
я, то есть совершенно явно и открыто наносили максимальный ущерб тому делу,
которым руководили, все при этом гордились своим рабочим или крестьянским
происхождением. И вдруг мне, идиоту, спьяну, что ли, померещилось, что я в
тесном кругу самых интимных единомышленников, которые так же, как и я,
хорошо знают, что делают. И мне вдруг захотелось их как-то раскрыть,
сказать, бросьте, мол, притворяться, здесь все свои. Да если бы я так
сделал, это было бы меньшей глупостью, чем то, что я сделал на самом деле.
Я встал... и вот, если вы даже попробуете представить себе, какую
невероятную глупость я мог сделать, если даже у вас очень развито
воображение, вы будете думать три дня, но, уверяю вас, ничего подобного не
придумаете. Я встал и начал... язык не поворачивается признаться... и начал
читать кого? Вер-ги-ли-я! И мало того, что Вергилия, но на чем? На
ла-ты-ни! О Боже! Конечно, я сразу понял, что совершаю что-то ужасное, я
еще только начал, а вижу, что лица у моих слушателей вытянулись, они
переглядываются между собой, потом на Худобченко вопросительно смотрят.
Смотрю, тот тоже поначалу насупился, а потом заулыбался, поманил меня
пальцем. Вот так. Как собачку. И я приблизился, виляя хвостом. А Худобченко
спрашивает очень доброжелательно:
- Що це ты, интересно, такое балакал?
- Та так, - в тон ему отвечаю, - Вергилия немного балакал.
- Кого?
- Вергилия. Вы разве не узнали?
- Ни, не узнав. И на какому ж языку?
- Сам точно не знаю, - говорю, - может быть, на латинскому.
- Ого! - удивился Худобченко. - И много ж ты знаешь подобных
Вергилиев?
Понимаю, что дело плохо, плету какую-то чушь, что в нашей
церковноприходской школе был учитель, он знал немного латынь и нас учил.
- То, шо он знал, - перебивает Худобченко, - это неудивительно. Он,
может, из буржуев был. А вот шо ты запомнил, шо голова у тебя так устроена,
это мне непонятно. Вот вы, хлопцы, - повернулся он к остальным. - Кто из
вас кумекает по-латинскому?
Те молчат, но видом своим каждый дает понять, что не он
- И я не кумекаю. Ни. Потому шо мы с вами деревенские валенки, мы
знаем только, как служить нашей партии, нашей советской власти и как
бороться с ихими врагами. А если и заучиваем шо наизусть, то только
исторические указания товарища Сталина. А вот товарищ Запятаев, он и