"Дмитрий Володихин, Игорь Черный. Бургундское вино, миланская сталь, брабантские кружева..." - читать интересную книгу автора

поставить Евгения Богата, написавшего повесть "Четвертый лист пергамента"
еще во времена Леонида Ильича Брежнева. Этот блистательный текст показывает,
что на российских интеллектуалов нескольких поколений цветущее Средневековье
нередко оказывает гипнотизирующее воздействие. Очень многие с восторгом
восприняли бы существование "заповедника Средневековья".
Над подобным заповедником ядовито посмеялась Полина Копылова в
неопубликованной повести "Прозрачные врата". И она же впоследствии
опубликовала повесть "Пленница тамплиера", где новая, облагороженная версия
заповедника оказывается вполне приемлемой для главной героини. Единственный
роман той же Копыловой - "Летописи святых земель" - построен на столкновении
двух разных версий Средневековья-2: южной - страстной, жестокой, несколько
ярмарочной, замешенной на горячей крови и холодной стали, и северной -
морозной, мечтательной, слегка эльфизированной, опирающейся на силу дружин
высоких светловолосых меченосцев. Фрейд повсюду кажет рожки. Не роман, а
набор дверей в трюмы массового подсознания, и романтическая стилизация
служит поводом к тому, чтобы двери эти распахнуть... То же самое можно
сказать и о копыловской повести "Virago".
Средневековье - вроде запретного плода. Причем запрет установлен
достаточно гибкий, лукавый, вроде наручников с кнопкой, размыкающей стальное
объятие: хочешь, побудь пленником, а нет, так можешь освободиться в любой
момент. Дело ведь не только в недостатке высокой эстетики в наши дни, не
только в гнетущей мегаполисной смеси из пластика, неоновой рекламы и
тонированных стекол. Дело в том, что наш век оскудел благородством. И умы
наиболее образованных людей обращаются к самым красивым временам, отыскивая
там и благородство, и высоту духа, и силу веры, и настоящее подвижничество.
Современный умник вроде бы знает: откуда бы взяться подобным ценностям во
времена грубости, грязи, вшей, отсутствия горячей воды и эффективной
медицины, ужасающей жестокости нравов... А с другой стороны, глубоко внутри
у многих миллионов людей сидит убеждение в том, что у Нового времени, в
котором мы все и живем, труба пониже да дым пожиже по сравнению с
каким-нибудь дученто. Даже при отсутствии горячей воды... Мало кто
задумывается о том, что образ грязного и грубого феодализма - такой же
дидактический миф, как и образ поэтического рыцарско-трубадурского века.

В наш прекрасный век все так деловиты,
Счеты и кредиты заворожили всех.
Черни и толпе дьявол душу застит...

Еще одним излюбленным "заповедником" наших авторов является переходная
эпоха, конец XVI-XVIII века. Эпоха мушкетеров, шпаг, пудреных париков,
маскарадных масок и крылатых плащей. Воссоздание реальности Новое время-2
идет по двум направлениям. Первое основывается на традиционном католическом
мире, воспетом Дюма-отцом, второе опирается на Северное Возрождение и
протестантскую Европу. Лучшим образцом первого, по нашему мнению, стоит
признать цикл Марины и Сергея Дяченко "Скитальцы", а в нем романы "Шрам" и
"Преемник". "Шрам" - типичный роман шпаги и плаща, с легко узнаваемым
антуражем, идущим не только от Александра Дюма, но и (в большей мере) от
"Сирано де Бержерака" Ростана. Второе направление представлено в трилогии
Юрия Бурносова "Числа и знаки". Перед нами словно оживают полотна Рубенса и
Рембрандта. Черные камзолы со священническими стоечками, брабантские кружева