"Дмитрий Володихин, Игорь Черный. Бургундское вино, миланская сталь, брабантские кружева..." - читать интересную книгу автора

Здесь и архаика, и эллинизм, и раннее Средневековье.
Практически не отстает от Пехова (если не в плане популярности, то по
крайней мере в отношении поэтики текстов) Наталья Игнатова. Ее романы "Чужая
война" и "Змея в тени орла" достаточно традиционны. Планета, населенная
эльфами, шефанго, гномами, гобберами, орками и людьми. Разные религии,
парочка воинствующих орденов. Несколько скучающих Творцов-Демиургов, которым
захотелось в очередной раз поиграть в шахматишки, где фигурами выступают
люди и нелюди, а доской - весь мир Божий. Поиски героями артефактов в
принципе не так уж и нужных. Локальные драки и финальная Последняя Схватка.
Старая добрая фэнтези.

Лишь изредка нашим мастерам фэнтези удается по-настоящему тонко
использовать хорошо разработанный, насыщенный историческими декорациями мир
в качестве инструмента для выражения сложной философской программы. Иными
словами, суметь не через действия персонажей, а через насыщение мира
определенными предметами, законами, определенной эстетикой донести до
читателя некое смысловое послание, сверхидею. Тогда антураж становится
самоценным.
Так обстоит дело, например, с дилогией Александра Зорича "Карл,
герцог". Там Бургундия XV века предстает воплощением авторской версии рая на
земле, то есть места, где могут свободно проявляться древнейшие человеческие
достоинства: ум, сила, верность, щедрость, отвага, творческая потенция, Да и
просто потенция, куда ж без нее! Карл Смелый, центральный персонаж книги,
всего лишь концентрирует в себе привлекательные черты Бургундии, но на
самом-то деле он именно что персонаж, а герой - сама Бургундия.
В романах и рассказах, вошедших в Лангедокский цикл Елены Хаецкой,
залитый невидимым золотом край - десятки городов во главе со столичной
Тулузой, виноградные лозы, поля и замки - играет сразу две роли. Во-первых,
он одним своим существованием прославляет Творца, создавшего такую красоту.
Недаром роман "Жизнь и смерть Арнаута Каталана" заканчивается молитвенным
мотивом: Te Deum laudamus. Во-вторых, Хаецкая осторожно и тонко подводит
читателя к мысли о том, что Лангедок, при всем своем ослепительном
убранстве, - тяжело больная особа, и смертельный недуг катарства изнутри
разъедает прекрасную плоть. В нашей фантастике наличествует немало текстов,
посвященных монсегюрской теме и всему с нею связанному. Но Лангедокский цикл
Хаецкой парит над всем прочим на недосягаемой высоте.
Столица Атлантиды в романе Ольги Елисеевой "Сын Солнца" выглядит в
полном соответствии с известным рассказом Платона и одновременно как
метрополия Критской цивилизации, отлично изученной усилиями археологов. У
города, как говорится, "привлекательная внешность" - этакая аристократичная
архаика. Но Елисеева умело показывает элементы нечеловеческого холода,
воплощенной тьмы в облике древнейшего мегаполиса.
Образцами славяно-киевской фэнтези стал цикл романов Марии Семеновой о
могучем богатыре Волкодаве: "Волкодав", "Право на поединок",
"Истовик-камень". По сути, это отправная точка для многих позднейших поделок
и подражаний в том же духе. Исторические реалии, рассыпанные по всему
тексту, создают неповторимый колорит, благодаря которому в книгах Семеновой
ощущается "русский дух и Русью пахнет". И одновременно в "Волкодаве" и его
сиквелах нет хвастовства, бахвальства, шапкозакидательства, как в сочинениях
эпигонов писательницы или адептов Никитинской школы. Славянство Семеновой