"Криста Вольф. Кассандра" - читать интересную книгу автора

нападали на нас. Существовал большой рынок за воротами Трои, прямо напротив
греческих кораблей. И нередко на рынке появлялся кто-нибудь из их царей -
Менелай, Агамемнон, Одиссей или один из двух Аяксов, - они проходили между
прилавками и жадно хватали товары, зачастую им неизвестные, и покупали для
себя или жен ткани, изделия из кожи, посуду и пряности. Сейчас, когда
появилась Клитемнестра, я узнала ее по платью. В первый раз я увидела
злосчастного Агамемнона на нашем рынке. Именно эту ткань нес за ним раб. Мне
сразу не понравилось, как он себя держал. Он властно протолкался к прилавку
Арисбы и, привередливо перебирая глиняную посуду, разбил одну из самых
красивых ваз, поспешно, по первому слову Арисбы, заплатил за нее и под смех
зрителей обратился в бегство вместе со своей свитой. Он заметил, что я его
видела.
"Этот за себя отомстит", - сказала я Арисбе. Меня поразило, что такой
выдающийся и знаменитый флотоводец греков оказался безвольным человеком,
лишенным чувства собственного достоинства. Иногда незначительная черта
освещает значительное событие. Мне вдруг стало ясно: может быть, правду,
нет, несомненно, правду рассказал перебежчик - по приказу Приама этого не
следовало повторять, чтобы враг не показался чудовищем, - будто этот
Агамемнон перед переездом через море заклал на алтаре Артемиды молодую
девушку, собственную дочь, Ифигению. Я много думала об Ифигении в эти годы
войны. Единственный разговор с этим человеком, какой я сочла возможным для
себя, был об этой его дочери. Это было на корабле, на следующий день после
бури. Я стояла на корме, он рядом. Темно-синее небо, белая линия пены за
кормой корабля на гладкой поверхности сине-зеленого моря. Я напрямик
спросила Агамемнона об Ифигении. Он заплакал, но не так, как плачут от горя,
а от страха и слабости. Его вынудили это сделать. "Что?" - спросила я
холодно. Мне хотелось, чтобы он назвал это своим именем. Он вынужден был
принести ее в жертву. Я хотела услышать не это. Впрочем, слова "убить" и
"зарезать" неизвестны ни убийцам, ни мясникам.
Как далеко я отошла даже от языка дворца. "Чтобы вызвать попутный
ветер, - закричал Агамемнон негодующим тоном, - ваш Калхас потребовал жертвы
именно от меня".
"И ты ему поверил?" - спросила я. "Может быть, и нет, - пробормотал
он. - Остальные поверили. Цари. Каждый завидовал мне, главнокомандующему.
Каждый злорадствовал. А что может поделать вождь с войском суеверных?" -
"Отойди от меня", - сказала я. Грозно встала передо мной месть Клитемнестры.
Тогда, после первой встречи с этим неудачником, я сказала Арисбе: "У
Приама никто не решился бы потребовать такой жертвы". Арисба с изумлением
поглядела на меня, и тут же я вспомнила о Парисе. Но ведь это было не то же
самое? Неужели это было то же самое: тайно умертвить грудного младенца или
публично заколоть взрослую девушку? А я не понимала, что это одно и то же.
Может быть, потому, что это касалось не меня, дочери, но Париса, сына.
"Тебе требуется много времени, милая моя", - сказала Арисба. Мне
требуется много времени. Мои преимущества и моя привязанность к близким,
которая не зависела от моих преимуществ, становились между мной и
необходимыми мне познаниями.
Я почти испугалась мучительно-неловкого ощущения, которое вызывала во
мне застыло-надменная чопорность царской семьи, когда мы вместе с Менелаем
торжественным шествием сопровождали в храм Афины Паллады ее новый наряд.
Рядом шел Пантой, у него на губах я увидела язвительную усмешку. "Ты