"Криста Вольф. Кассандра" - читать интересную книгу автора

Его слова разорвали паутину перед моими глазами. Наконец я поняла то,
что видела ребенком: замкнутые или расстроенные лица, кольцо отстраненности,
даже отвращения вокруг отца, которое я умышленно разомкнула: любимица!
Отчуждение от матери. Ожесточение Гекубы. И что же? Парис жив. "Да, - сказал
Приам, - у пастуха не хватило духу его умертвить, готов поспорить, его
подкупили бабы. Им все равно. Пусть лучше Троя погибнет, чем мой
замечательный сын".
Я была ошеломлена. Чего он пыжится? И почему Троя погибнет, если Парис
жив? И неужто царь не мог отличить собачий язык, который ему принес как
доказательство пастух, от языка грудного младенца?
Взволнованный гонец доложил о прибытии Менелая, царя Спарты. Значит,
это за приближением его корабля наблюдали мы с рассвета. Вошла Гекуба, она,
казалось, не заметила меня. "Менелай. Ты уже знаешь? Может быть, это совсем
неплохо".
Я ушла. Пока во дворце готовились достойно встретить гостя, который
неожиданным образом приехал, чтобы принести жертвы на двух могилах наших
героев и тем утишить чуму в Спарте, пока в храме всех богов готовились к
государственной церемонии, я продолжала пестовать свое странное чувство
удовлетворения. Вместе с удовлетворением я ощущала, как во мне
распространяется холод. Я еще не знала, что бесчувствие никогда не может
быть движением вперед, разве что помощью. Какое долгое понадобилось время,
чтобы чувства вновь устремились в пустынные пространства моей души. Мое
новое рождение вернуло мне не только действительность, то, что мы называем
жизнью, оно по-новому открыло мне и прошлое, не искаженное обидами, приязнью
или неприязнью - всей той роскошью, которую могла себе позволить дочь
Приама. Исполненная достоинства, торжествующая, сидела я за праздничным
столом среди братьев и сестер, на предназначенном мне месте. Раз меня так
вводили в заблуждение, я ничем не была им обязана. У меня было преимущество
перед всеми остальными - право знать. Чтобы их наказать, я должна была в
будущем знать больше, чем они. Стать жрицей ради власти? Боги! До какой
крайности должны были вы меня довести, чтобы выжать из меня эти простые
слова. Тяжко, когда напоследок остаются слова, которые жалят тебя саму.
Насколько быстрее и легче скользят те, что относятся к другим. Арисба
сказала мне как-то об этом, ясно и определенно. Когда это было, Марпесса?
В середине войны, говорит она. Уже давно мы встречались по вечерам на
склоне горы Иды, мы, женщины.
Три дряхлые бабки были еще живы и украдкой хихикали. Ты ведь тоже тогда
смеялась надо мной, Марпесса? Одна я не смеялась. Моя старая обидчивость
разбухала во мне, и тогда Арисба сказала: чем дуться, мне лучше было бы
порадоваться, что находятся люди, которые прямо говорят, что думают. Какой
еще из дочерей могущественного царского дома выпадает такое счастье. Уж
хватит об этом. Больше всего мне нравилась насмешливость Арисбы.
Незабываемое зрелище, когда она, опускаясь всем своим могучим телом на
полусгнивший ствол дерева перед пещерой, палкой отбивала нам такт. Кто
поверит, Марпесса, что в самый разгар войны мы исправно собирались вне
крепости, на дорогах, которых не знал никто из непосвященных, что мы,
осведомленные лучше, чем любые другие обитатели Трои, обсуждали положение,
советовались о том, что делалось, осуществляли свои решения, а кроме того,
готовили еду, ели, пили, смеялись, пели, играли, учились. Всегда случались
месяцы, когда греки, окопавшись за своими береговыми частоколами, не