"Криста Вольф. Кассандра" - читать интересную книгу автора

На меня повеяло холодом.
Однако царь Приам защищался. "Нет, - сказал он, - оскорблять покойного
сына ложью? Нет. Без меня". Были времена - я еще помню их, - когда умерший
был священен, во всяком случае у нас. Новое время не уважало ни мертвых, ни
живых. Я поняла это не сразу. Оно проникало сквозь все щели. И у нас носило
имя - Эвмел.
Я слишком облегчаю себе жизнь, поучал меня грек Пантой. Мне невыносима
стала его манера прятаться за мутными поучениями, но я - я-то не была в его
шкуре грека в Трое. Я как-то в гневе спросила его, уж не думает ли он, что я
донесу на него Эвмелу. "Как могу я это знать? - ответил он с улыбкой. - В
чем бы ты меня уличила? Мы оба понимаем: Эвмел обходится без причин".
Разумеется, спустя годы он все-таки настиг Пантоя - руками женщин. Как слепа
я была, как слепа, что не разглядела за игрой Пантоя страха.
Так как времени больше нет, самообвинений мало. Я должна спросить у
себя, что же сделало меня слепой. К моему стыду, я была уверена, что готовый
ответ давно лежит во мне. Не пора ли мне спуститься с повозки? Твердое
сиденье сплетено из ивы. Одно утешение: эти ивы растут у нас на реке, на
Скамандре. Туда за ивовыми прутьями ходили и мы с Ойноной в начале войны. Из
них мне надо было сплести себе ложе. "Они смиряют любовные желания", -
серьезно сказала Ойнона. "Тебя прислала Гекуба?" - "Арисба". Арисба. Что она
обо мне знала? Ей, Ойноне, тоже пришлось спать на ивовых прутьях все месяцы,
что Париса не было. Имени Энея она не произносила никогда. Рассеянно слушала
я ее отчаянные жалобы на Париса, которого испортила чужая женщина. Что
затевала Арисба? Хотела меня предостеречь? Наказать? Рыдая от ярости, лежала
я на ивовом ложе. Ничего не помогало. Я непереносимо томилась по любви -
жажда, утолить которую мог только один-единственный человек, в этом не
оставляли сомнения мои сны. Как-то я взяла к себе на ложе совсем юного
жреца, которого я обучала и который меня чтил, Я утишила его пламя, но сама
осталась холодна и мечтала об Энее. Я стала внимательнее к своему телу, оно,
кто бы мог подумать, подчинялось снам.
Помню, еще два раза пришлось мне иметь дело с плетеной ивой. Один раз,
когда я сидела одна в заключении. Моя темница тоже была сплетена из ивы, да
так тесно, что ко мне едва пробивался свет. И потом, когда мы, женщины,
относили в пещеры поросят на ивовых прутьях. Для Кибелы. Тогда я уже не
верила в богов. Ива, последнее мое кресло. Моя рука безотчетно высвобождает
тонкую веточку. Веточка надломилась, но не поддается. Я теперь уже
сознательно начинаю тянуть и поворачивать ее, я хочу ее освободить. Я хочу
взять ее с собой, когда сойду с колесницы.
Теперь жена убивает Агамемнона.
Сейчас, сейчас моя очередь.
Оказывается, я не верю в то, что знаю.
Так было и так будет.
Я не знала, что это будет так тяжело, даже в тот день, когда меня
охватило отчаянье, что все мы сгинем, не оставив следа: Мирина, Эней, я. Я
сказала ему об этом. Он промолчал. Он не нашел никакого утешения, и это
утешило меня. Он хотел, когда мы виделись последний раз, дать мне свое
кольцо, свое змеиное кольцо. Я отказалась глазами. Он бросил его с утеса в
море. Дуга, которую оно описало, сверкая, выжжена в моем сердце. Никто
никогда ничего не узнает об этом, таком важном для нас. Таблички писцов,
твердеющие в пламени Трои, сохранят для будущего дворцовые счета, записи об