"Сергей Волков. На муромской дорожке..." - читать интересную книгу автора

- Держи свою руку! - каркнул колдун, и увидел Платон, как летит по
воздуху человечья рука. Подлетела она к Архипу - и враз приросла на пустом
месте.
- А вот и золото твое! - захохотал Атям, и тот час полезли из могил
своих мертвецы-бармы. Какие в одежке ветхой, какие - и вовсе без ничего,
голые черные кости. И каждый нес Архипу меру с сокровищами, вываливая их у
ног соляным столбом замершего возчика.
Деньги золотые и серебряные, жемчуга, чаши, каменья на подвесах - все
на земь летело, и вскоре уже по колено в богатстве сказочном стоял Архип
Скворец. А бармы все шли и шли, все несли и несли Буртасову казну.
- Постой, старик! - закричал Архип, силясь вырвать ноги из сверкающей
груды, - не снести мне за раз столько! Пощади! Довольно! Пощади!
Но колдун лишь смеялся в ответ, скаля длинные желтые зубы. Выл ветер,
неслись по черному небу рваные белесые тучи, звенело мертвое золото,
погребая под собой возчика.
Вот уже по микитки он в сокровищах. Вот уже по шею. А вот и скрылась
под сверкающей грудой Буртасовых богатств плешивая голова Архипа Скворца.
- Поща-а-д-и-и-и-ы! - простонал в последний раз возчик и затих.
Некоторое время шевелилась еще блистающая гора, потом скатился с нее под
ноги Платону зеленый камешек-изумруд, большой, с яйцо курячье, вспыхнул
звездным лучом на прощание и канул в мутной лужице.
И в тот же миг исчезли мертвецы, а золотая груда глиняным холмиком
обернулась, осела, набок скособочилась. И понял тут Платон, откуда и другие
такие же горушки взялись. Понял - и совсем с надеждой распрощался...
Тут как раз и тишина наступила. Ветер улегся, тучи расползлись.
Вызвездило.
Посмотрел Платон на старого колдуна, и заплакал. Взмолился из последних
сил, на колени пав:
- Отпусти, дедушка! Не за корыстью ведь шел я к тебе... Отпусти...
- Отпустить? - вроде призадумался старик Атям, а потом руки к Платону
протянул - и принялись они расти, и росли до той поры, пока не достали до
приказчика и в рубаху на груди не вцепились.
- А что за себя дашь? - проскрипел колдун.
Совсем плохо стало Платону. От страха круги перед глазами загуляли.
- Да что дать-то я могу? Нет у меня ничего. Добро - хозяйское,
одежонка - плохенькая, палат не нажил, даже семьи у меня нет...
- Самое дороге давай! - закричал старик.
- Да акромя жизни нет у меня ничего... - прошептал приказчик, а в
голове словно колоколец серебряный зазвенел: "Аглая! Аглая! Прощай, душа
моя, не свидеться нам боле..."
- Аглая... - вымолвил колдун, словно пробуя слово на зуб, и заледенел
Платон, руки-ноги отнялись.
- Аглая... Аглая... - все повторял Атям, а глаза его жгли Платона, в
самую душу заглядывали. Наконец, проскрипел старик: - Вижу - не врешь. Самое
дорогое она для тебя! Давай ее...
- Да не могу ж я ее дать! - зарыдал Платон, в холодные стариковы руки
вцепился, - Не моя она! Отцова дочь, и чужому обещана-отдана!
Колдун задумался, головой закрутил, пробормотал, вроде тихо, но Платон
услышал:
- Как-так? Умом, что ли тронулся? Самое дорогое, - а не его...