"Юрий Волошин. Гладиатор. [B]" - читать интересную книгу автора

ферзем...
Сама по себе попытка убрать Ивана не явилась неожиданностью. Такие
попытки предпринимались и раньше. Понятно, они всегда заканчивались
неудачей. Однако сам факт покушения каждый раз ставил Крестного в тупик -
кому и откуда удавалось выяснить, что Иван находится в Москве? Но если
имелась связь между покушением на Ивана и смертью Кроносова, то все
выходило вообще из рук вон плохо. Поскольку это могло означать только одно:
кто-то начал самостоятельную игру на том уровне, откуда Крестный получал
заказы. Игру, правил которой Крестный еще не знал. И это очень сильно его
беспокоило - до нервного тика в левой брови.
Вчера, когда Иван позвонил среди ночи и по телефону открытым текстом
начал выяснять, проверял ли Крестный свой личный состав и явился ли на
вечернюю проверку лысый ублюдок, которого он, Крестный, отправил сторожить
Павелецкий вокзал, Крестный быстро уловил, что с Иваном не все в порядке.
- Ваня, как ты, сынок? - спросил он, очень надеясь, что Иван поймет, о
чем его спрашивают.
Иван понял и ответил так, чтобы Крестный в свою очередь тоже кое-что
понял:
- Кайф ловлю...
И опять понес какую-то пургу про лысого ублюдка, расшвырявшего свои
мозги по мраморному полу вокзала.
Крестному стало ясно: Кроносова Иван убрал. Но, видимо, сам он при
этом чудом избежал смерти. Впрочем, такие чудеса с ним уже бывали, и не
раз. Но еще ни разу не бывало такого, чтобы Иван заподозрил Крестного в
намерении его убрать...

***

Позвонив Крестному, Иван немного успокоился. Ощущение опасности
переместилось из правого полушария в левое, потеряло конкретность, просто
слилось с прочими привычными условиями его существования, став такой же
абстракцией, какой был для него, например, Уголовный кодекс, о
существовании УК он, конечно, знал, но еще ни разу не испытал реального
столкновения с ним. Он, собственно, звонил Крестному затем, чтобы проверить
реакцию того на сообщение о стрельбе на вокзале.
Нет, он не верил, что Крестный имеет отношение к происшествию на
Павелецком. И, поговорив с ним по телефону, только лишний раз убедился в
этом. Конечно, до конца он Крестному не доверял. Он и самому себе иной раз
не доверял, прислушивался порой к своим мыслям, как когда-то - к шорохам
ветреной чеченской ночи, готовым обернуться и выстрелом, и удавкой, и
залпом огнемета.
Иван слишком хорошо знал цену того состояния обманчивой эйфории, того
сладкого забытья, в которое впадает мозг, утомленный многочасовым
напряжением. Однажды была с ним минута слабости, когда он, послав всю эту
войну к чертям собачьим, на секунду, как ему тогда показалось, привалился
спиной к скале и прикрыл глаза, сразу же погрузившись, как в какой-то
колышущийся туман, в бездну забвения... Минута слабости превратилась в годы
и годы терпения. Единственным смыслом его существования на долгое время
стало вытерпеть боль и выжить. Выжить, убивая других. Это было условием
задачи, которую поставила перед ним сама судьба. Убивая, но не превращаясь