"Хава В.Волович. Воспоминания " - читать интересную книгу автора

начала, я уже бегло читала. Так начался мой первый в жизни запой.
В то лето на местечко налетали "зеленые". Они прятались в обширных
лесах Полесья. Налетали по ночам и до третьих петухов колобродили, как
новобранцы.
Как-то ночью отец засиделся за работой. За столом, стоявшим на середине
комнаты, он переплетал книги. А я, при свете его восьмилинейной керосиновой
лампы, читала. Вдруг с улицы донеслись голоса, свист. В дверь застучали и,
так как никто не подумал открыть, даже попробовали ее на крепость. Но дверь
была окована железом. Затем голоса переместились к окнам. Отец невозмутимо
продолжал работать, а я, не выпуская из рук книжки, сползла под стол.
Чувствуя себя в безопасности у отцовских ног, я взглянула на окна, в которые
с улицы заглядывали мужские лица.
В ближнее окно смотрело совсем еще юное лицо. Оно улыбалось, сверкая
красивыми белыми зубами, и настолько простодушным и человечьим показалось
мне лицо парня, что и на этот раз я забыла испугаться. Даже когда, с
обязательной "жидовской мордой", он спросил:
-?Ты чего не открываешь, га Да я ж стрелять буду!..
Вместо ответа отец взял какую-то книгу и стал громко читать. Он даже
подошел к окну, чтобы стоящим за ним было лучше слышно. Я не помню, какая
это была книга, но бандиты сгрудились у окна и стали слушать, иногда
прерывая чтенье громким хохотом. Когда отец кончил читать, белозубый парень
отвалился от окна, позвал товарищей, и вскоре их свист и смех замерли где-то
вдали.
А утром мы узнали, что той ночью был убит председатель исполкома
Шелудько. Но несмотря на это, несмотря на гайдамаков и страшные сны, этот
белозубый улыбчивый хлопец остался где-то в стороне, непричастным к моим
страхам и убийству человека, которого с таким почетом хоронили на следующий
день.
Брат и сестра записались в школу. Меня не приняли - мне еще не
исполнилось семи лет. Но первого сентября, когда они пошли на свой первый
урок, я увязалась за ними, вошла в класс и уселась за парту с твердым
намереньем дать себя выбросить только через мой труп. Получился скандал, в
котором поражение потерпела учительница. Ни уговоры, ни применение легкой
силы не помогли.
Мне было шесть с половиной лет. Кроме того, я была настолько мала и
заморена, что, вероятно, казалась учительнице чуть ли не грудным младенцем,
и в группе я ей была ни к чему. Попытавшись оторвать от парты мои пальцы,
она в конце концов оставила меня в покое, сказав:
-?Ну и сиди, пока не надоест!
Но мне не надоело. Я хорошо читала, считала, кажется, до ста, и
пришлось меня записать в школу официально. Но походила я до первых морозов.
А когда меня, как замороженного воробья, поднял на улице прохожий и принес
домой, меня засунули на печь до весны, как семенную луковицу.
(Глазами далёкого детства я с завистью смотрю на нарядную, тёплую
одежду теперешних детей)
Весной я сдала экзамен во вторую группу. И так до четвертого класса.
Училась до морозов, а зима - в кашле, в жару, обложенная книгами и нагретыми
вьюшками. В дни относительного здоровья - с утра до вечера за переплетным
станком.
Мои руки были заняты растрепанными книгами, а голова - мечтами.