"Хава В.Волович. Воспоминания " - читать интересную книгу автора

вероятно, захватывающее, осталась на месте до своего часа.
Но за пожаром наблюдали два круглых глаза двухлетнего брата. Наблюдали,
чтобы никогда не забыть. И запомнил он этот пожар настолько, что несколько
лет подряд его самой любимой игрой был "пожар на пароходе". Пока в одном
таком "пожаре" чуть не сгорели и он сам, и мы с сестренкой. Тогда, после
крепкой трепки, потирая разрумяненные материнской рукой мягкие места, он
оставил "пароходное дело", как он сам выразился...
...Наконец пристали к берегу. Пассажиров высадили, а вскоре подошло
какое-то суденышко, которое подобрало всех и к утру доставило в Чернигов. Но
и в тёплой гостиничной постели зубы у матери не переставали выбивать дробь,
а руки - трястись.
Не знаю, какими путями удалось осуществить побег. Отец об этом
помалкивал, даже когда можно было говорить свободно. А мама на все вопросы
отвечала: "Люди помогли". Наверное, все же стыдно быть дезертиром даже из
царской армии, хотя бежал он не от армии, а от расстрела.
Через несколько дней после неудачно спетого гимна он был спрятан у
товарищей, а спустя некоторое время водворен на печь в нашей хатенке на
отшибе городка.
(После моего ареста его, как рассказывал брат, "стукнуло в голову".
Прочитав в газете сообщение о заключении с гитлеровской Германией договора о
ненападении, он на работе, в небольшом кругу товарищей заявил: "Сталин и
Гитлер - одна шайка". И тут же сам испугался, ушёл домой, залез на печь и
прятался там целую неделю. Хорошо, что в артели, где он работал, не
оказалось предателей.)
Однажды в наш дом забрел местный городовой. Мама в это время, сидя на
кровати, кормила меня грудью. От испуга у матери, должно быть, свернулось
молоко, потому что я залилась пронзительным писком. И очень кстати.
Отец простыл во время своего побега на крестьянском возу. К тому же он
не выпускал изо рта самокрутки, отчего сильно кашлял. В любую, самую
неподходящую минуту, на него мог напасть приступ кашля. Поэтому мама не
стала унимать мой крик.
Городовой хмуро прошелся по комнате, затем, потеребив свой черный
пушистый ус, смущенно заговорил:
- По мне пусть хоть?Сонька, я не хочу знать, где прячется твой мужик.
век на печи просидит. Но есть шептуны. Один, два человека знают, значит, и я
узнал. Пока не поздно, убери ты его куда-нибудь подальше. Сегодня я еще
ничего не знаю, а завтра - заставят узнать. Такая моя служба, трясця ей в
печенку!
Вот такой был в нашем местечке городовой!
Через полчаса на печи состоялся семейный совет. Было решено ехать в
Херсон.
Херсон. 1921 год.
До сих пор рассказ велся со слов участников событий, то есть - отца и
матери.
Теперь я уже стою на собственных ногах, мне пятый год, и я
самостоятельно мыслю, наблюдаю, запоминаю. Прислушиваясь к разговорам, я
делаю вывод, что можно верить не всем и не всему. Моему брату я верю только
наполовину. Когда он говорит, что ночью у луны вырастают длинные руки и она
ими залезает в незанавешенные окна - я верю. И в лунные ночи, если мама
забывает завесить окно, мы с сестрой просыпаемся и поднимаем дикий вой.