"Андрей Волос. Недвижимость" - читать интересную книгу автора

Павловой двери. - Это ж разве сюда бобышку какую-никакую врезать... -
пробормотал он, оглаживая широкой ладонью разбитый косяк. - На шпунты разве
ее посадить...
Бобышку-то я найду, это не беда... - толковал он, щупая саму дверь
заскорузлыми пальцами. - Клея нет, вот дело-то. Разве что эпоксидку у
Петровича взять... Сколь же такая работа стоить будет, голубь ты мой? -
спросил он, твердо глядя в глаза мне своими плотницкими буравчиками.
- Не знаю, отец. Скажи сам.
Он сказал. Я поделил на три и вернул. Старик прищурился, снова почесал
лысину и чуточку прибавил. Сумма получилась странная - некруглая какая-то
сумма.
- Договорились, - сказал я.
- Надо бы аванец, - заметил старик.
- В каком размере?
- В каком, в каком... На бутылку.
- Э-э-э, не пойдет. Никаких авансов. Через два часа приеду, если будет
готово, приплачу за скорость.
- Сколько? - заинтересовался он.
Я сказал.
- Ишь ты! Ну, это дело другое... Как тебя звать-то, голубь ты мой?
- А так и зови, отец, - голубем, - предложил я. - Ну, можно и
Сергеем.
- Ну что это: голубем! - возразил старикан. - Ты ж не птица!
Серегой-то лучше. А меня, значит, Михаил Герасимович... Вот и
познакомились, Серега. Значит, так: через два не через два, а часам к
одиннадцати сделаю. - И добавил деловито: - Замок-то где?
Я отдал ему замок и вышел из дома. Утро было холодное, сырое. Я
действительно рассчитывал вернуться часа через два. Но из этого ничего не
вышло, и уже снова смеркалось, когда я залил полный бак на маленькой
заправке при выезде из Ковальца и погнал Асечку по пустому черному шоссе.
Столбики ограждения мельтешили в желтоватом свете фар, редкие встречные
слепили пронзительным сиянием галогенок. На лобовом стекле начали появляться
мелкие волдыри дождевых капель - гуще, гуще, - и скоро дождь хлестал вовсю:
было видно, как он черными полосами бежит по дороге, и ветер швыряет его
вправо и влево. Мне пришлось сбавить скорость, но через полчаса, когда струи
дождя дочиста отмыли асфальт, я снова прибавил газу и гнал, гнал в темноте,
ничего не боясь и думая только о том, что этот долгий ливень сорвет с земли
всю красоту и позолоту и уже завтра леса будут стоят черные и пустые. Было
невозможно понять и представить себе, что, когда полгода назад мы с Павлом
сидели на чурбаках и пили водку, закусывая луком и хлебом, и чувствовали
тепло солнца, свежесть воздуха, влажную теплоту пара, поднимавшегося от
черной земли, ощущая все бесчисленные тонкие канальцы вселенной, по которым
струится то, что называется жизнью, - уже тогда, оказывается,
Павел был обречен. Три часа я стоял с Людмилой в коридоре, дожидаясь
хирурга, и теперь, глядя на черный лоснящийся асфальт, бешено рвущийся под
колеса, то и дело повторял про себя то, что смог понять из его торопливых
слов. Хирург сказал, что в чисто техническом смысле операция прошла успешно:
она, несмотря на свою вынужденность и паллиативность, позволила сохранить
пациенту жизнь, находившуюся под серьезной угрозой вследствие непроходимости
кишечника. Однако на данном этапе не было возможности зачистить