"Вольски Пола.Наваждение" - читать интересную книгу автора

Встав на ноги, Элистэ радостно воскликнула:
- Дядя Кинц!
- Моя милая девочка! - улыбнулось привидение с неподдельной радостью.
- Как давно я тебя не видел!
Несмотря на то что Кинц по Дерриваль возник из ничего, словно ночной
демон или нечистый дух, невозможно было представить, чтобы кто-то мог
бояться этого щуплого и маленького человечка, ростом чуть меньше самой
Элистэ, с высохшей и бледной кожей лица, бесцветными, немного навыкате
глазами, как и подобало ночному жителю. В тусклом свете лампы дядюшка Кинц
казался чахлым и хрупким, как мотылек. Впечатление монотонной серости
усиливалось бесформенными просторными одеждами мышиного цвета, а также
копной белоснежных, по-детски мягких волос, обрамлявших узкое лицо. Лоб у
дядюшки был высокий, бугристый и почтит без морщин, нос длинный и
легкомысленно вздернутый; лишенный каких-либо признаков растительности
подбородок - аккуратный и заостренный; глаза, и без того большие, казались
еще крупнее под толстыми стеклами очков в проволочной оправе. Огромные
оттопыренные уши торчали меж седых косм - дядюшка обладал восхитительной
способностью шевелить ими как вместе, так и по отдельности. Руки у старика
- искусные и ловкие, однако двигались осторожно, даже робко. Лицо всегда
сохраняло мягкое, добродушное, можно сказать, слегка смущенное выражение.
Возраст дядюшки оставался неопределенным, но он явно был куда старше, чем
казался. "Дядюшка" Кинц на самом деле приходился Элистэ вовсе не дядюшкой
- он был младшим братом ее прадедушки с отцовской стороны, давно умершего.
Крепко обняв своего родственника, Элистэ осыпала его столь горячими
поцелуями, что Кинц под этим натиском даже пошатнулся. Восстановив
равновесие, он с удовольствием, хоть и несколько смущенно, обнял девушку,
потом взял ее за руку и повел прямо к скале.
- Пойдем, дитя мое, - позвал Кинц. - У меня в доме прохладно и
приятно. Мы выпьем сладкого сидра, поболтаем о том о сем, а затем, если ты
будешь очень настойчива, я, так и быть, сыграю с тобой в "Голубую
кошечку".
- Но дядюшка Кинц, я не играю в "Голубую кошечку" уже много лет! -
покачала головой Элистэ. - Я, знаете ли, уже не ребенок!
- Как, ты больше не играешь в "Голубую кошечку"? Очень жаль, я так
любил эту игру. А как насчет "Позвони-в-звоночек"? Эта игра почти столь же
замечательная, как и "Голубая кошечка".
- Ни за что на свете!
- А "Спрячь-сову"? Или "Слепые лодочники"? "Гавузио"?
- Дядя, мне уже семнадцать лет!
- Я рад этому, милочка. Однако какое это имеет отношение к "Голубой
кошечке"?
- Я не играю больше в детские игры, я уже взрослая.
- Правда? В самом деле? - Остановившись у самого подножия скалы, дядя
Кинц встревоженно оглядел свою родственницу. - Когда это произошло? А мне
казалось, ты выглядишь точно так же.
- Это оттого, что я сняла свое взрослое платье. Если б вы увидели
меня в аквамариновых шелках, вы бы сразу поняли, как я выросла.
- И поэтому ты не можешь больше играть? Как печально. Мне очень жаль.
- Тут дядюшку Кинца посетила еще одна тревожная мысль: - И это означает,
что мне тоже нельзя играть в "Голубую кошечку"? По-моему, это нечестно.