"Барбара Вуд. Ночной поезд " - читать интересную книгу автора

покрывшего его снега. - Или, точнее, доброе утро?
- Входите, входите, отец. С медицинской точки зрения, я бы сказал, что
вам следует выпить.
По дороге к доктору отца Вайда остановили патрульные и продержали на
снегу, задавая бесконечные вопросы. Всегда одни и те же вопросы, на которые
всегда следовали те же ответы. И, когда ему уже показалось, что его ноги
примерзли к снегу, его отпустили. Пиотр Вайда вошел в уютную комнату, сел
перед камином и взял предложенный Шукальским стакан с напитком,
представлявшим собой подогретую крепкую смесь меда и водки, приправленную
корицей и гвоздикой. Хозяин тоже налил себе и опустился на стул с
подголовником. Они отпили по изрядному глотку.
Оба некоторое время молчали, глядя на огонь в камине и ожидая, когда
подействует алкоголь. Заговорил священник.
- Ян... сегодня у меня на душе тревожно. - Шукальский озабоченно
посмотрел на своего друга. Было видно, что тот безумно устал, и его широкая
спина согнулась под незримой тяжестью. - Не знаю, с чего начать, - тихо
сказал он. - И стоит ли вообще говорить об этом. За двадцать лет работы в
костеле, я ни разу не нарушал тайны исповеди и даже никогда не думал, что
могу подобное сделать. Но, Ян... - Вайда еще раз приложился к стакану и
снова уставился на огонь. - Сегодня вечером я кое-что узнал.
Шукальский потянулся к графину с крепким напитком и снова наполнил
стакан друга.
- Пиотр, я знаю, о чем вы говорите. Врачи имеют ту же привилегию
общения с пациентами. С моральной и этической точек зрения я обязан не
разглашать тему разговора, как и вы не можете раскрыть то, что услышали на
исповеди.
- Верно! - сказал священник неожиданно твердым голосом. - Ян, но это не
то же самое. Если бы пациент рассказал вам то, что я услышал сегодня
вечером, вы легко поведали бы об этом. Я же не могу этого сделать.
Врач вздохнул и опрокинул свой стакан.
- Пейте, Пиотр. На нас двоих, как ни на кого другого, ложится бремя
этого города.
Священник сухо рассмеялся.
- Да, я знаю. Вы заботитесь о телах его жителей, а я пекусь об их
душах. - Осушив свой стакан, Пиотр Вайда наконец устроился поудобнее и
откинул голову на подголовник. - Ян, знаю, с вами можно поделиться. Вы
единственный, с кем я могу себе это позволить. Но вы должны понять, как
трудно мне нарушить священную присягу. Ведь меня могут отлучить от церкви.
Однако я должен рассказать вам о том, что услышал в исповедальне. Речь идет
о безопасности множества людей, это вопрос жизни и смерти.
Шукальский кивнул, его лицо стало серьезным. Он с тревогой заметил, что
отец Вайда, с черными как смоль волосами и сильным, как у молодого человека,
телом, сегодня выглядел стариком.
- Ян, я чувствую, - продолжал священник уже более спокойным голосом, -
вам можно рассказать о том, что я узнал, не считая себя грешником. - Он
выпрямился, и бледность его лица ошеломила Шукальского. - Концентрационный
лагерь в Освенциме, - сказал священник, - это лагерь смерти.
Ян не шелохнулся, он слышал только потрескивание дров в камине и видел
напряженные серые глаза сидевшего напротив человека. Осторожно подбирая
слова, он задумчиво сказал: