"А.Ворон. Время волков (Роман) " - читать интересную книгу автора

свойства каждого числа мне было ни к чему.
Рассказы Аристокла о мироустройстве и равновесии вызывали во мне лишь
скуку. И меня совершенно не интересовало, какая форма у нашей земли.
Помнится, о самом факте равновесия Гвидион вообще отзывался весьма
скептически. А однажды, будучи навеселе, он рассказал какую-то
замечательную по своей непристойности шутку о равновесии. Теперь я уже
позабыл ее суть, но помню, что упоминались в ней Фоморы и племена Дивного
Народа.
Я не был так подкован в философских вопросах, как Аристокл, более
того, все, что я знал, являлось плодом моих редких бесед с Гвидионом,
бесед, сдобренных изрядными порциями вина, которое оказывает на меня не
лучшее воздействие. Половину того, что говорил мне эллинский философ, я не
понимал вообще, половину того, что рассказывал мне Гвидион, я не помнил. Но
Аристокла это не интересовало. Сраженный моим упрямым нежеланием признавать
его взгляды на устройство мира, он цветисто ораторствовал о равновесии
перед подвыпившим и равнодушным ко всему волколаком. Впрочем, я заметил,
что под его непрерывное бормотание об устройстве мира я засыпаю куда
быстрее, а, значит, выпиваю меньше, что меня вполне устраивало.
Жизнь в доме шла по строго установленному распорядку. Фестр вставал
затемно и поднимал всех домочадцев. Под его бдительным оком все былизаняты
какой-нибудь работой, и сам он не сидел без дела ни мгновения. Хозяин дома
проводил утро и день в занятиях со своими учениками, которые жили в сараях,
мелькали иногда по двору безмолвными тенями и в благоговении склонялись
перед магом.
По утрам чаще всего я просыпался с разламывающейся после вчерашней
попойки головой. Единственное, что спасало меня от ужасных болей, было
разбавленное водой вино, которым в этом доме обычно начинали завтрак.
Аристокл завтракал без меня, я не мог с утра подняться достаточно рано.
Когда завтракал хозяин дома и завтракал ли он вообще, было мне неизвестно.
Поэтому я ел в полном одиночестве. Обильный вином и кушаньями, этот
завтрак, и так уже поздно начинавшийся, затягивался далеко за полдень и
порой переходил в обед раньше, чем я успевал выйти из-за стола. Тогда ко
мне присоединялся Аристокл. Зато ужину в этом доме уделялось самое
достойное внимание. Аристокл и хозяин дома были склонны вести долгие
беседы, развалившись на обеденном ложе, что, по словам моего друга,
способствовало перевариванию пищи.
Они вступали в утомительные философские споры, смысл которых я, при
моем ограниченном знании их языка, почти не улавливал. Впрочем, я уверен,
говори они на моем родном языке, я все равно не многое бы понял из их
заумных бесед. К счастью, моего участия в них почти не требовалось, лишь
изредка разговор заходил о чем-нибудь близком мне, например, о моей родине
или об Антилле, тогда Аристокл призывал меня в качестве свидетеля своих
слов, которые я всегда охотно подтверждал, даже не пытаясь вникнуть в их
смысл. Изредка они принимались расспрашивать меня о моей жизни и вере, но
по большей части не из любопытства, а лишь для подтверждения каких-либо
своих теорий. Теории эти сводились к одному: какое преимущество имеет
цивилизация над варварским миром.
Увы, внимание таких мудрых и уважаемых людей будило во мне смутное
чувство озлобленности. Все эти элементы цивилизации вызывали у меня,
истинного варвара, лишь желание их уничтожить, разрушить. Мне хотелось