"Марина Воронина. Катюша " - читать интересную книгу автора

не было ни в одном глазу. В голову упорно лезла всякая чепуха, вроде
промокающих ботинок и не ко времени затеянного супругой ремонта.
"Впрочем, - мысленно хмыкнул он, - когда это ремонт был ко времени?"
Он с усилием отогнал от себя видение разоренной, густо заляпанной
побелкой квартиры и снова яростно крутнулся в постели, сбивая простыню.
Теперь, как и следовало ожидать, принялась занудливо и неотвязно ныть нога,
регулярно дававшая о себе знать в сырую погоду. И ведь ранение-то было
пустяковое...
- Твою мать, - шепотом, но очень прочувствованно сказал майор
Селиванов, садясь в постели.
Он с острой завистью посмотрел на мирно посапывающую жену. Алевтина
Даниловна в последнее время постоянно жаловалась на бессонницу. Майор
поправил на ней одеяло и на цыпочках выбрался из спальни, по дороге
прихватив со спинки стула одежду - сидеть столбиком в кровати было
невыносимо неудобно.
В темной прихожей он наткнулся на шуршащую груду обоев. Выпутавшись из
этой западни, он пробрался на кухню и, наконец, зажег свет. Майор оделся,
поставил на плиту чайник и с некоторым сомнением посмотрел на неряшливо
надорванную пачку папирос, валявшуюся на подоконнике рядом с пепельницей.
Поверх пачки лежал коробок спичек. Этот натюрморт недвусмысленно намекал на
то, что нет никакой принципиальной разницы - курить натощак или после чашки
растворимого кофе, вкусом напоминающего жженый сахар. Майор осторожно,
стараясь не шуметь, закурил.
После папиросы и кофе он почувствовал, что и этот день, пожалуй,
как-нибудь проживется. Нога. почти успокоилась, и майор, закурив вторую
папиросу, сел к окну и стал смотреть на дождь. Под окном стояла липа - уже
совершенно желтая, подсвеченная изнутри запутавшимся в ее кроне одиноким
фонарем. Это было красиво. Майор Селиванов жутко устал в последнее время от
ненужного изобилия бесполезных подробностей, от бездарного вранья
подследственных, истеричной напористости потерпевших, тупой наглости
сержантов, увешанных, как новогодние елки, дубинками, наручниками, кобурами
и рациями, а пуще всего - от сытого начальственного негодования по поводу и
без - для профилактики...
Дождь падал отвесно, и крупные капли, пролетая сквозь шар размытого
света, сверкали, как бриллианты. Это тоже было до боли красиво. Майор
невольно скосил глаза в сторону битком набитых антресолей, где среди
прочего невостребованного хлама уже много лет лежала его семиструнка с
обшарпанной декой, потертым грифом и почерневшими от долгого бездействия
медными струнами. Тут же вспомнился обнаруженный неделю назад на глинистом
пустыре в районе новостроек синелицый гражданин с тонкой черно-багровой
полосой на шее, оставленной проволочной удавкой. Эксперт, помнится, сказал,
что это похоже на след струны - гитарной или рояльной.
Вслед за синелицым гражданином всплыл в памяти другой, заживо
сгоревший за рулем своей дорогой иномарки после того, как повернул ключ в
замке зажигания. И пошло, и поехало... Майор плюнул и задернул штору -
смотреть на фонарь больше не хотелось.


***