"Евгений Воробьев. Земля, до востребования (про шпионов)" - читать интересную книгу автора

2

Этьен едва не опоздал в театр. Войдя в партер, он мельком взглянул на
часы, висящие над занавесом, - две минуты до начала.
У знатных театралов считается признаком хорошего тона прийти в самую
последнюю минуту. Все взоры обращаются на тех, кто появился в пустовавшей
ложе бенуара или величественно, неторопливо следует по проходу между
кресел.
Шествуют такие театралы с провожатым - маститым седовласым
капельдинером в черном камзоле с крахмальным воротником. На массивной цепи
висит бронзовая медаль; один конец цепи опущен за спину, другой свисает до
пупа; на медали чеканный абрис театра...
Капельдинеры встречают Этьена как хорошего знакомого. Вот что значит
щедро платить за программы!
Ингрид приходит с обычной пунктуальностью, не рано и не поздно. Она
посматривает на часы под потолком и напряженно ждет, когда появится ее
всегдашний сосед. Но как только Этьен усядется рядом, она притворится
равнодушной.
В руках у Ингрид неизменная черная папка с надписью "ноты". Многие
музыканты, студенты консерватории слушают оперу, осторожно перелистывая в
полумраке партитуру, сверяясь с ней, устраивая негласный экзамен певцам,
дирижеру и самим себе. А еще больше придирчивых слушателей и строгих
ценителей - на галерке. Там перелистываемые ноты шуршат, как страницы в
читальном зале библиотеки.
Тускнеет люстра, обессиленная реостатом, вот-вот она померкнет вовсе,
и белый с золотом зал погрузится в темноту...
Этьен так хотел прийти сегодня пораньше! Есть своя прелесть в том,
чтобы явиться в "Ла Скала" минут за десять - пятнадцать до начала,
отдышаться в кресле от кутерьмы, суматохи и дребедени делового дня. А
потом следить, как заполняется впадина оркестра, как там становится все
теснее, толкотнее; слушать, как музыканты настраивают инструменты,
наигрывают вразнобой, репетируют напоследок каждый что-то свое, а в
звучной дисгармонии выделяются медные голоса труб, флейта, английский
рожок...
Зал погружается в темноту, и лампочки в оркестре светят ярче. Через
подсвеченный оркестр пробирается дирижер, музыканты приветствуют его
постукиванием смычков по пюпитрам. Он торопливо кивает и, перед тем как
подняться на возвышение, здоровается с первой скрипкой.
Едва дирижер появляется за пультом, раздаются аплодисменты. Он
поворачивается к залу и озабоченно раскланивается. Этьену из шестого ряда
виден его безукоризненный пробор; волосы приглажены и блестят.
Но вот дирижер подымает свою державную, магическую палочку, касаясь
кончика ее пальцами левой руки, словно одной рукой не удержать...
Только что он в первый раз взмахнул палочкой, а Этьен уже всецело в
его власти. В памяти оживают полузабытые строчки: уже померкла ясность
взора, и скрипка под смычок легла, и злая воля дирижера по арфам ветер
пронесла... Чьи стихи? И почему - злая воля? Скорее - добрая воля.
Все-таки: чьи строчки? Спросить в антракте у Ингрид? Бессмысленно. Она
подолгу декламирует Гейне и Рильке, но в русской поэзии - ни бум-бум...
Этьен заметил вокруг себя несколько лиц, примелькавшихся с начала