"Евгений Воробьев. Высота" - читать интересную книгу автора

людей, чуралась обще-ства... Я вымаливала прощения у Андрея... Кто знает,
может, он и простил бы меня, если бы был жив. Но ведь если бы Андрея не
убили, наверно, и не пришлось бы перед ним виниться... Вы поверите? Мне
стало тошно жить, жалко себя, пустота вокруг... К счастью, все это быстро
прошло. И знаете, кто мне помог? Вы мне помогли, фронтовики! Я думала о
людях, которые сохраняли присутствие духа в самые трудные минуты жизни. Что
значила моя маленькая катастрофа, когда люди пережили в годы войны такое?
Сейчас Борис повторяет каждое ваше слово. Он тянется за вами, подра-жает. И
походка у него теперь чуть вразвалочку, наподобие вашей. А как он кепку
надевает, как вверх смотрит, как сплевывает, как рукава рубашки стал
закатывать - ну все-все! А вы хотите Бориса бросить. Хотите: бросить людей,
которые в вас верят, у вас учатся, для: которых вы не только прораб. Вы для
них - фронтовик, командир. А вы спешите разжаловать себя в рядовые.
Токмаков не спускал с Маши глаз.
- Я чувствую себя перед вами штрафником.
- Так исправляйтесь! В прошлый раз вы только и твердили: проект,
"свечи", Дерябин...
- Но вам же это надоело?
- По-моему, это вам надоело. Вы сегодня ни слова не сказали о своих
делах. Взгляните на себя - заросший, рычите на людей, спите в какой-то
трубе. Со мной сегодня не поздоровались. Отцу моему - не ответили, А он вас
на охоту звал. Еще удивительно, что вы отозвались на мою записку.
- Не ругайте меня. Я вам первой...
- И не рассказывайте больше никому. А это бросим!
Маша скомкала листок, швырнула его за борт, схватилась за весла и
неловко зашлепала ими по воде, так что брызги ударили Токмакову в лицо.
Токмаков отряхнулся, с веселым изумлением глядя на Машу.
- А у вас характерец! Человек месяц мучился, носил этот приказ в
кармане, а вы раз - и выкинули!
- Жалеете? Я могу вернуться. - Маша начала разворачивать лодку.
- Не стоит, не стоит. - Токмаков встал и сделал шаг, протягивая вперед
руки. - Дайте-ка мне весла. А то я сижу тут дураком, болтаю.
Он отобрал у нее весла, помог перейти на корму, снял с себя и протянул
ей куртку.
Маша с удовольствием вдела руки в рукава; куртка еще хранила тепло его
тела.
Токмаков начал яростно грести, словно хотел кого-то обогнать.
За кормой розовела взбаламученная веслами вода.
На северном отвале вылили шлак из ковшей, и это далекое огненное озерцо
причудливо перекрасило и воду, и небо, и дымы, и облака.
- В детстве я думала, что там ночует солнце. - Маша кивнула в ту
сторону, где догорало быстротечное зарево.
Облака, гонимые ветром, смешивались с розовыми заводскими дымами.
Месяц, ранний, багровый, просвечивал сквозь набегающие на него рваные
облачка, и, как всегда, казалось, что облачка в этом светлом круге -
тонкие-тонкие.
Токмаков запел низким голосом:

Окрасился месяц багрянцем,
И волны плескались у скал,