"Константин Воробьев. Крик (Повесть)" - читать интересную книгу автора

За селом и над ним проникновенно-обещающе зеленело небо, и на нем уже
высеивались желтые просинки звезд. Оттуда, с северо-востока, тянуло
подвальным холодом, и редкие, белесые дымки, выползавшие из труб сумеречных
хат, манили к уюту, огню и разговору шепотом.
Васюков оглядел все это - небо, село, витые столбики дымов - и,
повернувшись ко мне, сказал:
- Слушай, Сергей. Ты давай справляйся без меня. Ладно? Я, понимаешь, не
могу так... обманывать девку на глазах у матери!..
Что можно было ему ответить?

Хату освещала знакомая мне по амбару "летучая мышь". Из окон
выпячивались разноцветные узлы-затычки. Стол был подвинут к печке и застлан
чем-то новым, большим и белым, простыней, наверно. Около него сидел и
томился Колька, одетый в свежую рубаху. Мать стояла в проходе чулана с
полотенцем в руках. В ситцевом белом платьишке Маринка шла ко мне от окна,
напряженно глядя перед собой и закинув назад голову. Все это в единый миг я
вобрал в себя глазами и сердцем, стоя у дверей навытяжку. Я по-военному,
чересчур громко поздоровался, и мать не ответила, а Колька засмеялся.
Маринка сказала: "Здравствуйте" и попросила проходить вперед. Я шагнул к
столу, положил на него консервы, сало и писанку и сказал матери:
- Извините... тут вот наши бойцы прислали вам... на день рождения.
Она усмехнулась, взглянула искоса на Маринку и сказала:
- Что ж, спасибо им... Садитесь, гостем будете.
- Раздевайтесь, пожалуйста, - предложила Маринка.
- Холодно же у нас, - сказала мать.
Но я снял шинель и, когда вешал ее у дверей, то чувствовал, как люто
горит мой затылок, - наверно, от него можно было прикурить. Я долго возился
с шинелью, придумывая, что бы такое еще сказать матери, когда обернусь, и
вдруг вспомнил - никому не нужное тут, - и пошел к ней мимо испугавшейся
Маринки.
- Извините, - сказал я, - вы случайно не знаете, за что сидел хозяин
четвертой хаты с краю... Маленький такой?
Я спросил с таким видом, будто именно это и привело меня сюда, и мать
посмотрела сперва на меня, потом на Кольку.
- Маленький? Не знаю, - оробев, ответила она.
- Это, наверно, Устиночкин Емельян, - обрадованно сказала Маринка. - Он
недавно только вернулся.
- У него еще дочь некрасивая такая... Вроде она плачет все время, -
напомнил я.
- Это Мотька, - засмеялась Маринка. - А отец ее сидел за северный
полюс... Помните, когда папанинцев спасали? Ну вот, тогда у нас проходило
общее собрание. Уполномоченный из Волоколамска проводил. Насчет героизма. И
другие про героизм да про героизм... А Емельян на взводе был... Встал да и
болтнул: пусть бы в нашем колхозе перезимовали. И все. А на третий день его
забрали...
Я мысленно увидел Емельяна на собрании, - он, конечно, сидел с цигаркой
возле дверей, маленький, в большой заячьей шапке, - вспомнил его ответ
Крылову, когда тот спрашивал, за что он "отбывал", и захохотал. Глядя на
меня, заливался Колька, смеялась Маринка, улыбалась, хоть и невесело, мать,
и когда я кое-как спросил, в какой шапке был на собрании Емельян, и Маринка