"И.Воропаев "Старая щука" (рассказ) [H]" - читать интересную книгу автора

внимание на двух, играющих около нее птенцов, очевидно, не замечала, какая
опасность грозит третьему.
А болотная, почти в метр длиной, щука незаметно приближалась к своей
жертве. Вот она остановилась, распустила все плавники, как кузнечные меха,
заработали ее широкие жабры.
Я понял, что старая хищница взяла на прицел цыпленка и готовилась к
броску. По мне пробежала дрожь; чувство жалости к глупому малышу вынуждало
крикнуть, пугнуть щуку, а чувство натуралиста, интерес к тому, что
произойдет дальше, заставляло таиться до конца.
А драма, между тем, назрела и должна была разыграться с секунды на
секунду. Но, как это иногда бывает, пустяк изменил ход событий: сорвавшийся
с вербы грачиный помет громко булькнул в воду, и этого оказалось
достаточно, чтобы вспугнуть и насторожить лысуху. Она быстро повернулась на
месте и, тревожно вскрикнув, взмахнула крыльями. В ту же секунду старая
щука, как торпеда, ринулась на малыша. Но одновременный бросок наперерез ей
сделала и лысуха. На какую-то долю секунды она опередила своего врага, и
сильный таран водяной хищницы пришелся ей в бок.
Завеса брызг, поднятая ударом хвоста щуки, на мгновение заслонила от
меня эту трагическую сцену. А когда брызги осели, лысуха почти без сил
плавала кругами. Цыплята, не понимая в чем дело, но инстинктивно чувствуя,
что произошло что-то неладное, сбились в кучу и громко кричали.
Потревоженный коростель вытянул длинную шею и, склонив набок голову,
смотрел на обескураженную неудачей щуку, лениво уходившую в камыши.
Лысуха, судорожно мотнув длинными лапками, ткнулась головой в воду.
Осиротевшие малыши с писком жались к мертвому телу матери, стараясь
забиться под ее безжизненно распущенное крыло.
Мне стало жалко сирот, и потому я не отнял у них убитой матери,
стынувшим теплом которой они еще хотели погреться, а постарался незаметно
уйти.

Домой я возвращался с тяжелым грузом на душе. Всю дорогу в глазах стояла
огромная щука, а в ушах звенел жалобный писк трех маленьких лысух. Конечно,
на воде подобные трагедии вполне закономерны, но все же мне хотелось
наказать щуку.
С такими мыслями я подошел к дому. С улицы сквозь редкие стволы яблонь и
груш нашего сада я увидел копошившегося на гумне деда. Усевшись с теневой
стороны мякинника, он чинил грабли - готовил их к сенокосу: старик не любил
сидеть без дела, обязательно что-нибудь мастерил.
Я подошел и, прислонив к стене мякинника удочку, присел на ступицу
разбитого колеса арбы.
- Ну как? - спросил дед, не глядя на меня.
- Все! - ответил я упавшим голосом.
- Чего все? - встревожился он и, прикрыв один глаз, стал смотреть вдоль
ряда зубьев, проверяя, правильно ли сидят они на колодке.
- Отгрызла последний крючок, - пояснил я, хлюпнув носом.
- Не уберег-таки! - словно упрек бросил он мне, отложил в сторону
грабли, достал из кармана замызганный кисет с махоркой и стал крутить
цигарку.
Я сидел и молча смотрел, как свертывал он ее своими коричневыми от
ожогов и загрубевшими от работы пальцами.