"Валерий Вотрин. Дукат" - читать интересную книгу автора

сие суть не гордыня, а крепость духа. Приходит мне на память ночь перед
одной битвой, когда явилось нам грозное и сулящее беду знамение - лев,
терзающий ягненка. Но и даже тогда не смирился я перед волею небес, как
смирились и убоялись остальные, и наутро повел своих людей в бой. И
выиграли мы тот бой. Так о какой же гордыне ведешь ты речь, когда тут есть
лишь одно - воля и выбор человека, выстоявшего против веления небес?"
И вот вышло так, что хвастливые и кощунственные эти слова услыхал
случившийся тут же на пиру некий монах из монастыря Монте-Оливетто по
имени фра Каллимако. Подойдя к разговаривающим, обратился он к мессеру
Джан Баттиста с такими гневными словами:
"Гордец и честолюбец, сейчас ты похваляешься, а потом что будешь
делать, когда смерть придет? Молитву творить или похваляться? Молить о
спасении, со слезами, с раскаянием, - или насаждать ересь, вносить смуту
меж христианами? Подумал ли ты, Джан Баттиста, о спасении своей души? Или
думаешь, что хоть единый дукат заберешь с собою в преисподнюю?"
Радостно засмеялся тут на эти слова многогрешный мессер Джан Баттиста.
"Верно ты сказал, монах! - закричал он. - Будьте же, гости мои,
свидетелями моим словам, а особенно будь свидетелем моим ты, любезный
товарищ мой Убертино дельи Строцци! И ты, монах, внемли мне. Когда
подойдет моя пора, заберу я с собою на тот свет этот золотой дукат!"
Застыли тут гости, пораженные ужасом, а монах праведный, фра
Каллимако, закрыл лице свое руками, скорбя об этой погибшей душе.
Весть об ужасной клятве распространилась по всему городу. Многие со
страхом говорили о вчерашнем пире, а особенно страдал от расспросов
любопытных мессер Убертино, каковой весьма неохотно отвечал на их
расспросы и ссылался на то, что много выпил настоянного на пряностях вина
из погребов мессера Ручеллаи и ничего не помнит. Ибо думал мессер
Убертино, что в запальчивости совершил мессер Ручеллаи свою клятву и ныне
так же сожалеет о ней, как сожалел о ней мессер Убертино. Но другие,
бывшие на пиру, в противоположность означенному мессеру Убертино, охотно
подтверждали эту новость, чем усиливали разносившиеся по городу слухи.
Так-то вот флорентийские граждане, оторвавшись от дел, и гадали, чем
кончится для мессера Джан Баттиста Ручеллаи громкая и горделивая его
клятва.
И вскорости вышло так, что слег мессер Джан Баттиста, ибо многажды
многие пиры стоили ему крепости тела, а крепость духа никак не помогла ему
преодолеть недуг. Хоть был он мужчина видный и здоровый, стал он угасать
так быстро, что вскорости совсем истаял и ослабел. И тогда, поняв, что
наступила его пора, призвал он сыновей своих, Бернардо и Томмазо, и жену
свою, монну Примаверу, и всех чад и домочадцев своих, и сказал им так:
"Вот я ухожу от вас и хочу исполнить свою клятву, данную мною
тогда-то на моем пиру в присутствии высокочтимого синьора Убертино дельи
Строцци, а равно остальных не менее высокочтимых синьоров, жителей нашего
города. Итак, вложите в мою руку золотой дукат, а после впустите
священника со святыми дарами".
Но стоящие у ложа его не шевельнулись, ибо были скованы страхом.
И еще раз сказал мессер Джан Баттиста:
"Вложите же в руку мою золотой дукат и ступайте себе с миром".
И тогда младший сын его, Томмазо, дал ему дукат, и мессер Ручеллаи крепко
зажал его в кулаке. Потом вошел священник, и мессера Джан Баттиста