"Валерий Вотрин. Керептук, место на карте" - читать интересную книгу автора

зачем ты такой насмешливый? Ну почему ты это не любишь? Ну ведь они наши
друзья! Разве это не милая шутка? Разве тот клоун, скажи, разве он не
забавен?" - он отстранялся и принимался поддакивать. Вот она внезапно
появилась наряженной в цыганку и стала приставать к гостям с намерением
погадать, что им ужасно нравилось, Мергель схватился, извинившись, за телефон,
ему требовалось срочно позвонить. Он позвонил в службу погоды, выслушал
достаточно длинный прогноз до конца, Леда развлекала гостей. Комод предложил
сыграть в фанты, но вместо этого пошли ужинать. После ужина у Мергеля было
несварение желудка.

Керептук: масло. Вид принаряженного рождественского города. Валит щедрый
лапландский снег, аппетитно похрустывая под ногами, ярки окошки и щеки
встречных, фонари, бронзовые, с чеканными решетками, тусклы, праздничные
гуляния и катания, пьяненькие Деды Морозы, растроганные щедростью дети, дома,
ставшие вдруг таинственно-темными в фосфоресцирующей ворожбе рождественской
ночи. Бархатистость и мягкая притушеванность, присущая времени суток и общей
атмосфере праздника.

Особый момент наступал, когда Леда начинала читать стихи. Свое появление
она всегда готовила заранее, а потому оно всегда было неожиданным. Неожиданно
свет притухал, и она врывалась в комнату, одетая в нечто белое, свободное и
романтическое, с ходу воюще выговаривая рифмованные строчки. Она непременно
выбирала что-нибудь надрывно-влажное, и Мергель знал, что ее выбор всегда
обусловлен мнением очень авторитетного и очень сентиментального профессора,
ведущего поэтической рубрики в местной газете. Так, одно время она была без
ума от Томаса Грея, потом его сменили Вордсворт и Колридж, которые
воздействовали на нее не менее слезотворно. Сейчас Мергель не мог предугадать,
кого она изберет себе в попутчики на этот вечер. Кажется, ее настроение вполне
соответствовало "кладбищенской" лирике. Но нет, попутчиком оказался Китс. Пока
она читала, делая екающие паузы и повышая голос к окончанию строки, Мергель
размышлял, отчего она предпочитает английских поэтов всем остальным. Однажды,
неожиданно для общества, он вышел наперед нее и с чувством прочел кого-то из
японцев, кажется, Басё. Общество, сомнамбулически внимательное к чтению Леды,
настороженно отнеслось к нему, тут, видимо, сказывалась привычка, а затем их
восприятие болезненно отрыгнуло непривычные хайку, потому как они были
знатоки, а знатокам такого рода не идут впрок трехстишия бедного утонченного
Басё. Мергель имел долгое объяснение с Ледой. По окончании она вздохнула и
произнесла, глядя в сторону: "Но читал ты хорошо". Почему-то он был польщен.

Странноватым, затейливым утром следующего дня он нашел на полке
географический атлас и, уже принеся его в гостиную, залил страницы утренним
кофе. Кофе вымочил пол-Земного шара, и тем Мергель совершил символический акт
всеобщего кофейного омовения, как бы окрестив святым иорданским кофе и
азиатов, и иудеев, и масонствующих, назвав себя затем в сердцах "растворимым
Мессией". Но в следующее мгновение взгляд его уловил в проеме между мелко
трясущими страничку пальцами имя - Керептук. Это имя в сочетании с
соседствующими именами, не менее прекрасными в своей чужеродности, - Кеппек,
Тибертай, Рэумаэрон, - производило незабываемое впечатление. Но особенно
хорошо было это инфантильно-угловатое - Керептук.