"Валерий Вотрин. Плач об агнце в вертепе" - читать интересную книгу автора

не прикладывал. Поэтому оставалось непонятно, куда она в таком случае
девается. Объяснения, правда, находились. К примеру, сосед Павлиди, ихтиолог
Егоров, утверждал, что это не глина вовсе там во дворе, а чистой воды ил,
элемент, водящийся в природе в изобилии, и ил этот с наступлением сумерек
благодаря особой своей текучести и чувству воды (такой способностью обладает
еще, как известно, рыба угорь) по многочисленным, имеющимся во дворе канавам и
канавкам утекает обратно в море, где служит кормом рыбам и разным там заврам,
обитающим на морском дне с незапамятных времен. Однако было установлено, что
сам Егоров ночами изготавливает из дворовой глины рыб и утром отпускает их в
море, чтобы внести свою лепту в восстановление ущерба, наносимого в последние
годы морской фауне нефтеналивными танкерами и прочими порождениями
технологической цивилизации. Возможно, завров Егоров из дворовой глины тоже
делал: уж больно споро она уходила. Впрочем, это было недоказуемо. "Хорошо,
что ты не орнитолог, Егоров", - вздыхая, говорил Павлиди.

Ясельников вошел в мастерскую и поздоровался:

- Здравствуй, Темистоклес!

И сразу стало понятно, что явился невовремя. В мастерской был день суда.
Все вазы и кувшины, горшки и сосуды теснились в великом страхе и множестве на
полу, на полках, на подоконниках, - небольшая комнатенка с гончарным кругом в
центре, служившая также и лавкой, была загромождена. Три или четыре сосуда
были уже сокрушены, и их жалкие черепки валялись у порога явно на посрамление
и попрание. Ясельников понял, что творения в очередной раз прогневили чем-то
своего творца. Павлиди не сидел на месте и часто отлучался в поисках заказа,
пропадая иной раз вне дома по нескольку суток. И в его отсутствие сосуды
начинали вести себя неугодно, начинали творить мерзости, в их среде заводился
разврат и разлад, и частенько по своем возвращении находил Павлиди некоторых
достойных спихнутыми со своих полок и разбившимися, в то время как недостойные
торжествовали. Неоднократно приходилось ему с горечью признавать, что все от
плохого спроса, остаток на складе, вовремя нераспроданный, скоро начинает
вести себя буйно, не принимая увещеваний и стремительно развериваясь. Посему
взял себе Павлиди за обычай время от времени пасти свои сосуды железным
жезлом, дабы на примере сокрушенных смирение не улетучивалось из остальных так
быстро.

Но на этот раз сосуды, похоже, ввели Павлиди в гораздо больший гнев. Это
сразу чувствовалось. До прихода Ясельникова Павлиди говорил к ним, и лишь одно
колено, которое ввело в грех остальные, оставалось демонстративно глухо к его
словам. Это колено, целая полка больших толстостенных горшков, вызывало особую
ярость Павлиди, так как в последнее время совсем не находило спроса, падало в
цене и росло в численности. К тому же оно было прямо-таки рассадником вредных
идей, неверия и поклонения идолам, заразив этими мерзостями другие колена
мастерской. За это оно должно было понести возмездие. И Павлиди, окончив
говорить, поднял тяжелый железный шкворень и обрушил его на развратное колено,
которое от этого прешло. "Довели", - с жалостью подумал Ясельников и протянул
свою руку, остановил руку Павлиди, которую тот было занес, чтобы сокрушить
другое колено. Павлиди повернул к нему гневное лицо.