"Евгений Войскунский, Исай Лукодьянов. На перекрестках времени (Авт.сб. "Очень далекий Тартесс")" - читать интересную книгу автора

Лувр был закрыт, и префект провел нас одним из служебных ходов. Мы
быстро прошли анфиладу зал, увешанных картинами, и остановились лишь на
мгновение: префект показал нам промежуток между картинами - пустующий
промежуток, в котором еще месяц назад Мона Лиза улыбалась своей загадочной
улыбкой и перед которым еще долго будут толпиться зеваки, с тупым
любопытством разглядывая пустую стену.
Затем мы миновали небольшую круглую залу с кольцом красных бархатных
диванов по стенам - в центре ее стояла Венера Милосская, и вышли на
площадку, к которой вела красивая беломраморная лестница. Над этой
площадкой, я помнил, обычно парила Крылатая Победа, Ника Птерикс, Ника
Самофракийская.
Но теперь Ники не было. Осталась нижняя часть пьедестала, и мы
оторопело уставились на нее. Пьедестал был срезан наискось двумя
плоскостями, сходящимися под тупым углом, будто две гигантские челюсти
перекусили каменный массив.
К нам подошел директор Лувра в сопровождении нескольких людей
официального вида. Он поздоровался с нами и горестно сказал:
- Господа, какой ужас! Трудно поверить, что это дело рук
человеческих... После "Джоконды" - Ника Самофракийская! Поистине, господа,
на Лувр пал гнев божий. Мы были вынуждены принять меры, чтобы в газеты не
просочилось ни одного слова об этом событии. И без того слишком много
нежелательных толков...
Он говорил красноречиво и искренне, но префект не дал нам дослушать его
до конца.
- Мсье Холмс, - сказал он, потрясая бакенбардами, - не угодно ли вам
осмотреть эти странные следы?
Холмс, конечно, сразу заметил следы, а мы с сэром Артуром только сейчас
обратили на них внимание. Следы на полу и впрямь были необычны: как будто
подошвы похитителя, топтавшегося вокруг пьедестала, были покрыты рубчатыми
зигзагообразными полосами. Я готов побиться об заклад, что такой обуви на
свете не бывает. Но следы были явные - черная грязь, засохшая изломанными
полосками.
Холмс опустился на корточки и с помощью лупы внимательно изучил следы.
- Какая погода стояла в Париже и окрестностях в последние дни? -
спросил он, поднявшись.
- Сухая и жаркая, - ответил префект.
- Странное обстоятельство. Ведь чтобы попасть сюда, человеку пришлось
но меньшей мере подняться по лестнице, устланной дорожкой. А эти следы
нанесли сюда свежую грязь - такую, какая бывает в хорошем саду после
дождя. Быть может, вы знакомы с моими научными работами о почвах? Ну, так
это не городская грязь. Теперь скажите, это вы приводили собаку?
- Собаку? - переспросил префект. - О нет, собаки здесь не было...
- Была, - сказал Холмс. - Взгляните-ка сюда.
Мы хорошенько присмотрелись и различили полустертые крупные следы
собачьих лап. У меня невольно пробежал холодок по спине.
Холмс угадал мои мысли.
- Ставлю гинею, Ватсон, что вы вспомнили баскервильского пса. Я сам не
могу забыть это чудовище. Но, слава богу, двадцать два года назад я
собственноручно всадил в него пять пуль. А это, - Холмс опять присел на
корточки, - это молодая немецкая овчарка, вот и ее шерстинки: она линяет.