"Владимир Возовиков. Поле Куликово (Роман) " - читать интересную книгу автора

ордынским ханом, надежде отворили души, уставшие от вечного ожидания
беды. Ведь что ни год - то и новое разорение земле Рязанской. Три лета
назад по ней погулял хан Арапша. А через год, в отместку за побитого
Бегича, Мамай совершенно опустошил ее, множество людей перебив и не
меньше угнав в полон. Здешним-то повезло тогда - севернее прошло
ордынское войско, - хотя не одну неделю пришлось по урманам
отсиживаться. И вот - слухи о крепком замирении с Мамаем. Жить-то и
работать хочется без оглядок на страшную степь, не держа под рукой
узлы со скудными пожитками, не хватаясь поминутно за топор и рогатину.
Давно бы посадил своих на телегу да подался на север, в леса глухие -
за реку Сухону, за Белоозеро, куда не достают ордынские набеги. Ловил
бы рыбу, промышлял зверя. Земля русская велика, а людей мало, всюду
тебя с радостью примут, потому как единый лишь труд человеческий
приносит богатство и князю, и боярину, и монастырю, и общине
крестьянской. Да ведь не отпустит князь. Хотя и не холопы ему, а все
ж, почитай, в закупе. Земли тут его, и лошадей он дал, и упряжь, и
пожитки кое-какие велел здешнему тиуну выделить для поселенцев новой
деревни, - только живите, мол, оперяйтесь, а там за все разочтетесь.
Надо рассчитываться, помаленьку уж начали. Да от князя-то уйти еще
можно, вот как уйти от кормилицы-земли? Душа иссохнет, руки
обессилеют, коли не выйдешь по весне в поле за сохой, не увидишь, как
отваливается маслянистый пласт чернозема, не разотрешь в ладони
влажного комочка, не вдохнешь его хмельного медового запаха, а по
осени не окунешь руки, гудящие от трудов, в золотые закрома жита.
Какая там земля на севере - на ней, говорят, и хлеб-то не родится!
Природному оратаю не жить без хлебного поля, даже злое лихо ордынское
не осилит его земляной привязанности. И не пересадить степного дуба в
сырые северные леса - зачахнет.
А какое житье райское можно б тут наладить, кабы не Орда
разбойная! Земли не надо вырывать у лесов огнем и корчевкой - вольная,
тучная целина кругом, бери сколько осилишь. Бросишь в здешний чернозем
малое зернышко - вырастет каравай. И далеко бояре, жадные тиуны их -
не то что вблизи городов стольных, где светские господа и монастыри
норовят на каждого смерда крепкие путы накинуть.
Князь рязанский берег их своими сторожами, воины у него храбрые,
но мало их. Потому-то от греха мужики до нынешнего покоса свою,
казацкую, сторожу, набранную по жребию в пограничных селах, держали на
реке Воронеже. Но и вправду с минувшей зимы что-то переменилось в
степи - лихие люди ордынские не показывались, проходили купцы из
Сарая, торг вели по справедливости, хорошие слова говорили о великом
князе Ольге - быть, мол, ему первым на Руси князем и в вечной чести у
царя татарского. Хоть и знали о хитрости ордынской, все ж к покосу
сняли сторожу, оставив лишь малый дозор, потому как рук мужицких в
деревнях - по паре на двор, да и то не на всякий. Тут урожай приспел
богатый, так и не воротили казацкую сторожу на реку Воронеж. А беда -
вот она...
Опираясь на гладкую ручку цепа, мужик поднялся навстречу
подошедшему боярину попытался отвесить поклон.
- Сиди-ка ты, дядя, - мягко сказал воин. Его хмурый взгляд
задержался на голом тельце мертвого ребенка, потом на старике,