"Катерина Врублевская. Дело о старинном портрете (Аполлинария Авилова-3) " - читать интересную книгу автора

Во время работы над гарнитуром мне довелось узнать много нового. Андрей
Серапионович так и сыпал названиями: "югендстиль" 6, "ар нуво" 7, "модерн",
"сецессион" 8


***

... Каждый раз я поражалась, как много ему известно об этой новой ветви
искусства. А фамилии художников-импрессионистов, стоявших у истоков нового
стиля в живописи, он произносил с благоговением, словно перечислял имена
святых: Моне, Сезанн, Ренуар.
Однажды Протасов, сильно смущаясь и краснея, попросил его выслушать.
- Аполлинария Лазаревна, если позволите... Мне очень неловко...
- Что случилось, господин Протасов? Присаживайтесь. Что-то не так с
гарнитуром?
- Нет, что вы, - он замахал руками, - выточены уже все ножки для
стульев, сейчас в мастерской кроят обивку. Я не об этом.
- Тогда что же?
Художник глубоко вздохнул и, набравшись храбрости, выговорил на одном
дыхании:
- Позвольте мне написать ваш портрет, Аполлинария Лазаревна. У вас
такое породистое лицо. Выразительное, особенное. Мне бы очень хотелось
запечатлеть его, уж простите мою назойливость.
В душе я обрадовалась, более того, он угадал мои мысли. Мне самой
хотелось иметь собственное изображение на холсте, но я не решалась попросить
художника, так как считала, что он очень занят работа в мастерской отца,
рисование этюдов на пленэре.
- Что ж, я согласна вам позировать, - кивнула я, ничем не выказав своей
радости. - Только мне не хочется обычного портрета. Напишите меня в этом
модном стиле, о котором вы так интересно рассказываете. Ни у кого не будет
портрета "ар ну-во", и к тому же я думаю, что он подойдет к обновленной
малой гостиной.
- Аполлинария Лазаревна, я так счастлив, что вы согласились! Это именно
то, что я хотел вам предложить. Завтра же покажу вам несколько композиций.
- Вам хватит ночи, чтобы их сделать? - удивилась я.
Художник смутился:
- Я рисовал их в свободное время...
Карандашные наброски, принесенные Протасовым, изображали одалиску в
серале султана, купальщицу, пробующую ножкой воду, Андромеду, прикованную к
скале.
Только взглянув на рисунки, я поняла, какого рода чувство обуревало
моего собеседника. Во всех эскизах, выполненных в штриховой манере,
чувствовалась энергия и видно было мастерство, но все же мне что-то не
нравилось. Поэтому я вежливо сказала так, чтобы его не обидеть:
- Андрей Серапионович, ваши рисунки прелестны, но я смогу повесить
такой портрет разве что в спальне, куда я никого не буду пускать, кроме
горничной. Мне хотелось бы что-нибудь более... одетое. Вы меня понимаете?
- Конечно, госпожа Авилова, - сухо сказал художник и принялся собирать
наброски. - Я нарисую для вас нечто приемлемое.