"Игорь Всеволожский. Ночные туманы. Сцены из жизни моряков (роман) " - читать интересную книгу автора

Время от времени мы читали в траурной рамке на четвертой странице
"Красной звезды": "Память о нем останется в наших сердцах". С каждым из
них мы побывали в боях, лечились в госпиталях и снова возвращались на свои
корабли.
- Вот вы писали о Гущине в свое время, писали о нем хорошо, - говорит
адмирал. - Он заслужил! А вы знали, что у Всеволода был сын?
- Да, он мне говорил.
- Но вы не знаете, что я разыскал его после войны в детском доме. И
привез его в Севастополь. Вы помните, как мы жили тогда в Севастополе?
Сплошные развалины - ни домов, ни улиц. Мы с женой поселились в крохотной
комнатке. У нас уже был тогда Севка. Вадимка старше его. Он называл меня
дядей Сережей. Я и не претендовал, чтобы он меня звал отцом: наверняка он
запомнил своего отца - веселого, шумного, добродушного, похожего, как вы
помните, на большого медведя... Стремительно быстро шли годы. Севастополь
отстраивался, мы получили хорошую комнату, потом квартиру. Севка целыми
днями пропадал у моря, ходил на шлюпках с матросами, завел друзей на
морских трамваях, перечитал сотни книг о героях войны, о морских боях и
походах. Он с радостью пошел в морское училище. Я хотел, чтобы и Вадимка
стал моряком, как отец, но понял, что у него нет пристрастия к морю.
- Я не чувствую ни призвания, ни желания стать моряком, - заявил он.
- Кем же ты хочешь быть?
- Я? Поэтом.
- Но и моряки писали стихи. Неплохие, - возразил я. - Поэзия -
великолепная вещь, но основной профессией она быть не может. Не каждый же
день на тебя будет нисходить вдохновение, а подгонять рифмы, не чувствуя
зова сердца...
- Ах, дядя Сережа, вы меня извините, но что понимаете вы в поэзии?
Простите, если я вас обидел.
Да, он обидел меня. Потому что стихи я люблю. Люблю Пушкина, люблю
Лермонтова, люблю флотских поэтов и глубоко их уважаю... Они были не
только поэтами, но и нашими боевыми товарищами...
На торжественных вечерах в школе Вадим читал собственные стихи, и его
окрестили "вторым Маяковским".
Разумеется, до Маяковского ему было как до луны, но раз у человека
призвание - не глушить же его! Вадим закончил литературный институт, стал
печататься. О его стихах появились - рановато, по-моему, - восторженные
рецензии. Вы, конечно, о поэте Гущине и понятия не имеете?
- Не имею.
- А Вадима Гущинского знаете?
- Этого знаю.
- Так это и есть наш Вадим. Он фамршию отца переделал. Я упрекнул его.
Он отпарировал: "И Симонов из Кирилла стал Константином. Так
благозвучнее". Благозвучнее... Неблагозвучна фамилия отца! Вы встречались
с ним?
- Приходилось.
- И не заметили, как похож он на Гущина? Ведь он вылитый Всеволод!
Снимите с него модный пиджак, наденьте китель - и вы скажете: "Гущин!"
- То-то я, бывало, задумывался: кого мне напоминает Гущинский? Но
поскольку он мне антипатичен... Простите, может, вам неприятно?
- Нет, отчего же? То, что я расскажу, не расходится с вашим мнением. На