"Виктор Вучетич. Мой друг Сибирцев " - читать интересную книгу автора

скрип полозьев, шумное фырканье лошадей. За полночь, удалившись от реки,
выбрались на тракт, и лошади побежали бойчей. Порой от недалеких лесистых
сопок доносилась заунывная волчья тоска, тогда лошади беспокоились, дергали
постромки. Жилин успокаивал их сердитым неразборчивым окриком.
Это Михеев настоял, чтобы выехали в ночь. Сейчас, убеждал он, пора
самых рождественских морозов, никого палкой на улицу не выгонишь. И
бандитам, если они не идиоты, а они наверняка не идиоты, и в голову не
придет выходить из своего логова на большую дорогу, ловить проезжих. Народ в
уездах пуганый. Днем - еще куда ни шло - от села до села доберутся. Но
ночью... Дураков и сумасшедших нет.
Однако ехали без лишнего шума, гуськом тянулись друг за другом,
согревая под теплыми полушубками на груди верные свои наганы и маузеры. От
греха, чем черт не шутит.
Сибирцев смотрел на убегающую из-под полозьев дорогу. Далеко позади, в
распадке между сопок, низко над горизонтом стояла яркая, неизвестная ему
звезда. Переливалась, искрилась. И был свет ее мерцающим и печальным,
напоминающим что-то забытое, может быть, чужие звезды Маньчжурии, а может,
еще более давнее, довоенное, студенческое. Ту единственную, с отчаянными
цыганскими глазами, и нежную, словно полевой вьюнок повилика. Как теперь
далеко все это... Лучше не думать, не помнить.
Закряхтел, переворачиваясь с боку на бок, Михеев, плотнее привалился к
спине Сибирцева.
- Так что было после моего ухода? - негромко спросил Сибирцев.
В самом начале февраля двадцатого года случился первый за все время их
совместной работы провал. Семеновская контрразведка взяла шифровальщика при
штабе атамана, но самое скверное - старого машиниста Федорчука, который
один-то и имел связь с этим шифровальщиком. Если Михееву этот провал пока
еще ничем не грозил, то Сибирцеву следовало немедленно исчезнуть,
раствориться, растаять. Однако он хорошо знал машиниста - старого
подпольщика, участника японской кампании, верил в него. И остался. Федорчук,
а позже и шифровальщик, как удалось узнать, погибли в застенках семеновской
контрразведки, так никого и не выдав. Для Сибирцева эти дни стали не только
труднейшим испытанием, но и той точкой, от которой он, возможно, сам того не
замечая, начал новый отсчет своего времени.
В те дни Сибирцеву пришел приказ: немедленно уходить. Михеев выстроил
удобную версию. По времени удачно она совпала с затянувшимися апрельскими
боями под Читой. Отправился туда с инспекцией Сибирцев и канул Может,
партизаны убили, а может, какая другая военная превратность случилась.
Пропал.
А Михеев остался...
Новости сыпались тогда как горох. В середине февраля красные бойцы и
партизаны, несмотря на все, чинимые японцами, препятствия, взяли Хабаровск.
Этот сукин сын Калмыков утащил с собой тридцать шесть пудов золота и удрал в
Китай, перестреляв тех своих казаков, кто не хотел уходить с ним из города.
Ну, правда, китайцы быстро сообразили, что за Калмыкова им ничто не грозит,
арестовали его вместе со штабом и вскоре пустили в расход. Семенов
злорадствовал: так, мол, и надо, не хотел объединяться, получай свое! Но, с
другой стороны, и его собственный фронт трещал по швам. В Западном
Забайкалье устанавливалась Советская власть, и оставалась у Семенова только
Восточная часть.