"Иван Вырыпаев. Июль " - читать интересную книгу автора

она крикнула. Не из-за слов ее, - что это не новость, - а только из-за нее
самой, только из-за крика, я взял и ей, да так же, как и корове, в голову
кулаком, взял и влез. Я это к тому, вспомнил, что теперь, когда тринадцать
лет прошло, и я уже сильно конечно сдал, и вряд ли даже какую-нибудь
болящую корову повалю, но все равно, чуть- чуть, а силы еще есть, по
крайней мере, на отдельно взятого попа в штанах с лампасами, меня хватило.
Он только, как схватил меня за воротник куртки, так я его руку сразу же и
сломал, чуть ли не на две части. А потом уже и его самого, ногами своими
прошил, как суровыми нитками фуфайку, и положил весь этот коврик из попа-
июля перед дверьми в райский их алтарь. Ну, кстати, хорошо, что я ногами
его решил потушить, потому что, если бы я есть его начал, то горло бы
оттяпал и не выполнил бы, я после своего святого долга перед отцом
Михаилом, никогда. Видно его бог, его тогда спас, ну и слава богу. Потому
что, потом то, когда уже он очнулся, и завязалась у нас беседа, только
тогда разговорившись только, я понял, что передо мною без четверти святой
человек, еще раз, слава богу его, что он тогда в живых остался и поди
только переломом руки то, тогда только то и отделался.
Пока поп лежал у входа в алтарь, я сидел не шелохнувшись, не в силах
оторвать взгляд от безносой бабы, которая, не как обычно побежала бы в
таких случаях баба с носом в милицию, а которая как только увидела, что я
попа ее уложил в качестве коврика на полу, так она сразу же упала на
колени, и давай молится тихим, тихим голосом, не к небу или к иконам
обращаясь, а к кому-то, кто будто бы стоял прямо на границе "царских врат"
ровно посреди, но там никого не было, пустота и все.
Поп встал, скривился от боли в руке, но не завалился в беспамятку, а
наоборот, словно, эта боль в руке, ему силы придала, наоборот, - поп прямо
ко мне подошел и прямо рядом со мной сел, прямо так, как будто мы сто лет
уже старые друзья, а не так, как к человеку, который тебе руку сломал, и
легкие с почками ногами отбил. Вот так он подошел, спокойно, и дружелюбно,
и сел рядышком. А безносая баба увидев, что все у нас в порядке и мирно,
сразу же встала с колен и ушла. И больше я на своем пути никогда уже
безносых баб не встречал.
Прошел час или даже больше, а мы все говорили с попом-июлем, который,
оказался Михаилом, все говорили, говорили, и никак не могли закончить наш
разговор. Я почему-то сам не заметил, как случилось, стал рассказывать ему
всю свою жизнь чуть ли не от рождения и до сего дня. И про случай с коровой
рассказал, и про жену, как она была у меня два года сумасшедшая после моего
удара по голове, и как она потом, вдруг, внезапно поумнела, попрощалась с
нами со всеми и ушла, так что, до сих пор найти не можем, куда делась,
никто знает. И как я троих сыновей произвел на свет, выносил, выкормил, на
ноги поставил, теперь они, все трое в Архангельске работают дежурными, и
жалоб на них еще не поступало.
Поп-июль, кстати, рассказал мне, почему у них все двери были на
распашку, когда я вошел. Оказывается, у них в монастыре крыс травили. У них
эпидемия заразных крыс приключилась, и инстанция им приказала травить, или
конец, прикроют, навсегда всю эту их лавочку, так, что никакой господь не
поможет. Вот они все тут и забрызгали отравой, и теперь проветривали, чтобы
самим не сдохнуть. Я говорю попу-июлю: -Теперь то ты Михаил понимаешь, что
я не виноват, что зашел без спроса в ваш алтарь? У кого мне спрашивать то
было? У крыс? Так ведь вы же их всех отравили, душегубы, спросить даже не у