"Хью Уайбру. Православная Литургия " - читать интересную книгу автора

воспринят от синагогальной практики иудеев. Иисус, по рассказам, садился,
когда учил; раннехристианская живопись изображает его сидящим среди
учеников. В ранней церкви считалось, что непрерывное проповедание
апостольского учения с одного и того же кресла служит, в числе прочего,
сохранению апостольского преемства.

Но и столь красноречивого проповедника, как Златоуст, не всегда слушали
внимательно. Ему хватало причин сетовать на то, что люди отпускают шутки и
смеются во время проповеди и даже после начала молитв. С другой стороны,
его, как и других популярных проповедников, часто прерывали аплодисментами.
Молитвы проходили в форме ектений - того типа, что мы видели в Климентовой
литургии. По всей вероятности, сначала молились за оглашенных и отпускали
их, затем наступала очередь кающихся. Те явно составляли достаточно заметную
группу в составе церкви - Златоуст отмечал, что люди больше стыдятся того,
что их признают грешниками, чем самого греха. Касаясь отпуста оглашенных,
Златоуст с неодобрением замечает, что кое-кто из верных пользуется им и
сбегает, чтобы уклониться от участия в таинстве. Что касается одержимых, то
нет никаких сведений о том, составляли ли они в Константинополе отдельную
группу, за которую все молились. После того как удалялись те, кому церковная
дисциплина воспрещала участие в евхаристии, верных снова призывали
помолиться, стоя на коленях. В молитву включали прошения за империю, за
раскинувшуюся до краев света Церковь, за мир, за всякого рода страждущих.
Эти мотивы упоминает Златоуст; вероятно, таких прошений, на которые народ
отвечал: "Кирие елейсон", было много больше. Златоуст подчеркивал, что общая
молитва действеннее, чем индивидуальная, и не уставал повторять, что в
ходатайственной молитве объединяется вся Церковь и различия между
духовенством и мiрянами исчезают. Очень может быть, что он находил уместным
подчеркивать именно единство, которое уже подрывалось и церковной
архитектурой, и литургической практикой, и проявлениями благочестия, и даже
богословием.

Наступало время вносить хлеб и вино для евхаристии. В преддверии этого
епископ снова приветствовал народ: "Мир всем". После обычного ответа диакон
обращался к народу: "Приветствуйте друг друга святым лобзанием". Вполне
может быть, что в Константинополе следовали при этом правилам, обозначенным
в Климентовой литургии.

В этот момент службы никто ничего не пел, так что на то время, пока
диакон проносил дары, наступала, надо полагать, заметная пауза. Чтобы
представить себе это, памятуя о том, какой пышностью был впоследствии
обставлен обряд, названный в Византийской церкви "Великим входом", требуется
изрядное воображение. Но дело обстояло именно так - в Константинополе того
времени хлеб и вино для евхаристии вносили без особой церемонии; Златоуст в
своих проповедях даже не упоминает об их появлении.

Представляется наиболее вероятным, что дары в храм приносили прихожане.
Как мы уже видели, на Востоке их оставляли где-нибудь при входе. Во всяком
случае в константинопольской Великой церкви их, скорее всего, оставляли в
небольшом круглом строении в северо-восточном углу Айя-Софии, которое, по
всей вероятности, датируется временем затеянного еще Константином