"Хью Уайбру. Православная Литургия " - читать интересную книгу автора

безмолвной молитве, не говоря ничего.., и когда мы видим жертву на престоле,
как если бы она была положена в гробницу после смерти, на всех
присутствующих нисходит великая тишина. Раз то, что происходит, внушает
такой священный трепет, они должны воспринимать его в размышлении и страхе,
ибо так подобает, что вот сейчас во время литургии... Христос Господь наш
воскреснет, возвещая всем несказанные блага. Поэтому в евхаристических дарах
мы вспоминаем смерть Господа, ибо они являют нам воскресение и несказанные
блага.

(Cf. Taft, The Great Entrance, p. 35).

Неизвестно, когда по каким причинам кому-то пришло в голову так
толковать внесение хлеба и вина, но именно этому толкованию предстояло
оказать глубокое влияние на византийскую литургию. Акцент здесь делается не
на цели, которой служит эта процессия, а на самой процессии; именно она
представлена как точка, на которой фокусируется сознание прихожан. Хлеб и
вино представляются здесь так: когда их вносят, они служат символами Христа,
идущего на смерть, а когда они лежат на престоле - символами Его мертвого
тела; другими словами, толкование это подразумевает, что они уже в каком-то
смысле сакраментальны, каким-то образом принадлежат таинству. Тем самым
прокладывается путь для византийского обряда Предложения (Prothesis), в
котором приготовление евхаристических хлеба и вина в ризнице до начала
собственно литургии символизирует страдания и смерть Христа; а это, в свою
очередь, открывает возможность интерпретировать саму евхаристию как
воспоминание о Его воскресении. Всему этому предстояло иметь далеко идущие
последствия в развитии церемониала византийской литургии, в становлении ее
молитв, в благочестии и молитвенной практике участвующих в ней людей и в
иконографическом украшении храмов, где ее служили.

Но это было позже, а пока, в константинопольской литургии начала V в.,
внесение хлеба и вина сохраняет первоначальную простоту и чисто практический
характер. Епископ принимает их у престола и вместе с прислуживающим ему
клиром готовится совершать Анафору. Сначала он, а с ним и пресвитеры,
омывает руки. Может быть, приближаясь к престолу, он читает молитву. Мы уже
видели из Климентовой литургии, как перед началом Евхаристической молитвы
епископ и священники молятся про себя. Это столь естественное личное
благочестие клира было вскоре формализовано и в виде официально предписанных
молитв включено в состав литургии. Те из них, что вошли в современную
литургию, впервые встречаются в Кодексе Барберини конца VIII - начала IX вв.
Там они называются "Молитвой Проскомидии св. Василия после того, как народ
кончает петь мистический гимн" и "Молитвой Проскомидии св. Иоанна Златоуста
после того, как святое предложение помещено на святом престоле и народ
завершает пение мистического гимна".

Речь здесь идет о подготовительных молитвах за тех, кто приступает к
обряду принесения даров в Анафоре. Анафора же в V в. как раз и начиналась
непосредственно вслед за этими молитвами, и именно к ней относится слово
"Проскомидия" в их названиях: в ранневизантийском словоупотреблении
"Проскомидия" означала Евхаристическую молитву, а не предварительную
подготовку хлеба и вина, как она стала пониматься позже. Это не молитвы